Жорди Сьерра-и-Фабра - 2012. Загадка майя
— Пожалуйста, не надо… — прошептала девушка, испугавшись силы своего желания.
— Хорошо. — Он отстранился.
— Нет, не уходи! — Она перехватила его руку и вернула себе на талию: — Обними меня.
Он беспрекословно исполнил ее просьбу. Они лежали, объединенные объятиями в одно единое целое.
— Я хочу объяснить тебе… — нерешительно начала Джоа.
— Не надо.
— Нет, серьезно, я сама не понимаю, что со мной творится.
— Ты боишься.
— Я очень хочу тебя, но я еще не готова. — Она прижалась к нему.
— Я умею ждать, — прошептал он ей в самое ухо.
— Спасибо. — Она подняла руку и стала гладить его по голове.
— Когда я тебя впервые увидел, ты была еще девочкой. Прелестной, но совсем юной девочкой. За эти два года ты… Я влюбился в тебя тогда с первого взгляда… — У Джоа сердце захолонуло, перестало биться. Пауза. — Когда мы разговаривали в первый раз в Паленке…
На этот раз уже она искала его губы.
Нашла и запечатала их своими.
Больше они ни о чем не говорили. Утонули в поцелуе — крепком, сладком, нескончаемом… И оба не заметили, как он перешел в блаженный сон.
43
Джоа и Давид встали на рассвете и успели на самый ранний рейс. Хуан Пабло настаивал, чтобы они задержались хотя бы еще на пару деньков, но для них был дорог каждый час. Из Боготы в Мехико им пришлось лететь первым классом, а с билетами из Мехико в Вильяэрмосу дело обстояло и того хуже: ничего не осталось даже в первом классе. Их внесли в лист ожидания, но они решили, что если освободится лишь одно место, брать его не станут. Либо лететь вместе, либо не лететь.
За десять минут да закрытия рейса, когда они уже не сомневались, что застрянут на ночь в Федеральном округе, произошло чудо: появились сразу три места в эконом-классе. Два достались им, а третье — какой-то женщине, которая ехала одна.
В Вильяэрмосу они прилетели уже почти ночью. В аэропорту взяли на прокат одну из последних машин. В «Шибальбе» останавливаться не рискнули. Давид сразу поехал к небольшому дому в центре городка, где снимал комнату в прошлый раз. Хозяйка уже спала, но неудовольствия, что ее вытащили из кровати, не выказала, довольная прибытием новых постояльцев и возможностью заработать несколько лишних песо. Девушку она смерила взглядом сверху вниз, прикидывая возраст, и, ничего не сказав, дала им ключ и оставила одних. Как и предыдущей ночью, они легли, обнявшись.
Наутро, когда Джоа открыла глаза, шел уже одиннадцатый час. Увидев, что в комнате, кроме нее, никого нет, испугалась. Но едва соскочила с кровати, как дверь открылась и вошел Давид, на лице которого играла улыбка.
— Доброе утро, — приветствовал он ее.
Она его обняла.
— Почему ты меня не разбудил?
— Тебе нужно было выспаться.
— Ты уже позавтракал?
— Нет, завтракать мы пойдем вместе.
Джоа поцеловала его в губы и скрылась в ванной. Через пять минут она была готова. На завтрак ушло четверть часа. Прошлой ночью поужинать им уже не удалось, а еда, чем они питались в течение целого дня — в самолетах и аэропортах, — была не особенно вкусной. Поэтому молодые люди отдали должное домашней стряпне хозяйки, которая все это время, безмолвно покачиваясь в гамаке, подвешенном у входа, делала вид, что дремлет, но держала их под прицелом своего недремлющего ока. От ее неусыпного взгляда они избавились, только сев в машину, чтобы ехать на раскоп.
Но вот наконец их цель и, возможно — последняя надежда.
— Если эта гробница двадцать семь все еще закрыта… — Джоа прикусила нижнюю губу.
— Знаешь, что меня беспокоит?
— Что?
— То, что судьи не дают о себе знать. Они вовсе не из тех, кто сдается и отступает.
— А меня не оставляет все то же ощущение.
— Что за тобой следят?
— Да.
— Вчера в самолетах, начиная с Медельина, я внимательно рассматривал пассажиров. Ни одного повторяющегося лица. Никого, кто висел бы у нас на хвосте…
Они очень быстро проехали семь с небольшим километров, отделявших городок от развалин древнего Паленке, и запарковали машину у входа. Как и в прошлый раз, Джоа предъявила пропуск, теперь еще и распространив его действие на Давида, которого держала за руку. Отчетливые оттиски печатей компетентного министерства без лишних разговоров распахнули перед ними двери на территорию археологического памятника. Фотографию отца, показывая документ, она прикрыла на всякий случай большим пальцем. Шествуя по направлению к гробнице двадцать семь, девушка не переставала смотреть по сторонам, разыскивая глазами Бенито Хуареса — своего говорливого провожатого в первое посещение комплекса.
Номер двадцать седьмой был закрыт, и Джоа овладело беспокойство.
Они пошли к двум другим гробницам. Когда приблизились, из одной из них навстречу им торопливо выбрался археолог. Информация об исчезновении Хулиана Мира к тому времени уже стала достоянием гласности.
Она об этом не подумала.
— Джорджина! — выпалил Бенито Хуарес с широко раскрытыми глазами. — Девочка моя! Куда ты подевалась? Сначала ты пропадаешь, потом мы узнаем, что и твой отец… Я боялся худшего!
— Я как раз его и искала, — Джоа попыталась предотвратить необходимость пускаться в излишне подробные объяснения. — Я не могла вам ничего сказать, потому что шло следствие и… меня просили сохранять конфиденциальность.
— Я понимаю, все прекрасно понимаю! Что-то удалось выяснить?
— Пока нет.
— Клянусь всеми святыми! У меня в голове не укладывается, как может бесследно исчезнуть такой человек, как Хулиан Мир? Полный абсурд! — Тут он впервые взглянул на Давида, словно только сейчас заметил его присутствие.
— Давид Эскудэ, — представила его Джоа. — Помогает мне в поисках. А это — Бенито Хуарес.
Мужчины пожали друг другу руку. Археолог выглядел точно так же, как и когда Джоа познакомилась с ним, — весь перепачкан землей, вспотевший от трудов праведных, с блестящей лысиной и в круглых очках, оседлавших хребет его выдающегося носа.
— И ты вернулась в Паленке, чтобы?.. — Он понимал, что ее возвращение связано чем-то конкретным.
— Мне нужно осмотреть двадцать седьмую гробницу.
— Вчера мы расчистили завал… — Он нахмурил брови. — Зачем тебе эта гробница?
— Отец что-то усмотрел в ней, перед самым исчезновением.
— В двадцать седьмой? — Археолог не верил своим ушам. — Мне он ничего не сказал.
— Возможно, он пришел к такому выводу уже вечером, у себя в гостинице.
Бенито Хуарес почесал лысину.
— Эх, Хулиан, Хулиан… — вздохнул он. — Самый скрытный на всем белом свете человек. И самый непроницаемый.
