Мэри Расселл - Птица малая
Сорокалетний Эмилио Сандос и Энн Эдвардс, которой, как и ее мужу, было шестьдесят четыре, должны были лететь к астероиду последними. Пока остальные разъехались для обучения кто куда, эти двое оставались в Пуэрто-Рико. В Ла Перла был назначен новый священник, дабы сменить Эмилио, а он перенацелил свои усилия на дела клиники, где Энн приглядывала за тем, как он осваивает курс фельдшера — с упором на медицинскую помощь, которая могла потребоваться вне Земли, где не будет больниц, аптек и сложного оборудования. Со своей стороны Эмилио вновь стал для Энн преподавателем языка, на сей раз используя разработанную Софией программу ИИ, чтобы помочь Энн подготовиться к усвоению языка Певцов. Вдвоем, вечер за вечером, они воспроизводили и изучали перехваченные передачи. Мешало полное отсутствие ссылок, но они выбирали повторяющиеся фразы, приучая себя к ритму этого языка.
А материала для работы им хватало, как и Алану Пейсу. Будучи однажды установленным, принцип приема сделался безотказным. К июню 2021 года большинство радиоастрономов вернулись к своим проектам, а операторы телескопов просто поворачивали их к Альфе Центавра, следуя циклу из пятнадцати и двадцати семи дней, настраивая аппаратуру на передачи, уже напоминавшие регулярные концерты. Музыка никогда не длилась долго, после нескольких минут сигналы растворялись в помехах. Песни всегда отличались друг от друга, хотя одна тема как-то раз повторилась. Иногда, как в первой песне, голоса сплетались. Иногда пел солист. Иногда музыка была хоровой.
Наиболее волнующим было то, что со временем стали узнавать отдельных Певцов. Самый искусный из них имел голос умопомрачительной силы и сладости, оперный по диапазону, но так явно используемый в гипнотическом изысканном напеве, что слушатель едва ли замечал его великолепие, погружаясь в раздумья об истине и красоте.
Это был голос Хлавина Китери, Рештара Галатны, который однажды уничтожит Эмилио Сандоса.
Хотя противотошнотные пластыри не вполне устранили космическую болезнь, они, похоже, ограничили ее длительность. Как Энн, так и Эмилио чувствовали себя превосходно, когда примерно через двенадцать часов после старта Д. У. позвал:
— Вон его несет!
Осторожно подплыв к иллюминаторам, они впервые увидели астероид. Эмилио, тоже наслушавшийся восторженных описаний Джорджа, сделал разочарованное лицо:
— Что? А где сметана? Где лук?
Хихикнув, Энн оттолкнулась, чтобы вернуться на свое место в грузовом отсеке.
— И нет гравитации, — бросила она через плечо, усмехаясь.
— А это важно? — понизив голос, спросил Эмилио, присоединяясь к ней.
— Вы, двое, пристегнитесь, — велел Д. У. — Масса-то у нас прежняя, и если я угроблю стыковку, вы можете сломать шеи.
— Дьявольщина. Что он подразумевает под этим «угроблю стыковку»? Раньше он про это ничего не говорил, — пробормотала Энн, занимая свое место и защелкивая ремни, прижимавшие ее к креслу.
Эмилио, тоже пристегивающийся, не забыл недавнее выражение ее лица.
— Ну, что означало твое «нет гравитации»? — настаивал он. — Выкладывай. Что?
— Как бы это сформулировать.
Она зарумянилась, но продолжила очень спокойно, как будто говорила о чем-то вполне пристойном:
— Джордж и я женаты почти сорок пять лет, и мы занимались этим всеми возможными способами, исключая утехи в невесомости.
Эмилио закрыл ладонями рот.
— Конечно. Я и не подумал…
— И не думай, — строго сказала Энн. — А вот я, после того как меня перестало рвать, почти ни о чем другом и не думаю.
Процедура стыковки прошла гладко. Д. У. и София, во время полета работавшие без перерывов, почти сразу ушли в свои комнаты. Даже Эмилио и Энн устали просто от того, что были пассажирами, и хотя испытывали волнение, впервые увидев жилые помещения, не стали протестовать, когда их отправили в «кровати» — спальные мешки, подвешенные в воздухе.
Пока новоприбывшие спали, Джордж, Марк, Алан и Джимми выгружали из катера оставшуюся кладь. Как устроить складские помещения, размышляли долго; предвидеть, как под воздействием ускорения может сдвинуться груз, было непросто. Действительно, все аспекты жилых помещений продумывались для использования сперва в условиях невесомости, а после — при определившемся низе, который будет находиться на корме, со стороны двигателей, когда их запустят. Поэтому все следовало тщательно закрепить перед первым из двух пробных включений, запланированных Д. У. на следующий день.
Эта работа заняла несколько часов, что стало одной из причин, почему Джимми Квинн проснулся на следующее утро так поздно, — но лишь одной из причин. Эйлин Квинн как-то заметила, что разбудить Джимми — почти то же, что воскресить мертвого; Джимми никогда не любил подниматься рано и даже в космосе ненавидел утро. Поэтому когда он, справившись с раздражающими трудностями гигиены в невесомости, вплыл в общую комнату, то был готов извиняться за то, что задержал пробный запуск. К его удивлению, Энн и Джордж еще не вышли к завтраку, так что в итоге Джимми оказался не последним. Как всегда молчаливый в это время суток, он принялся за еду, высосав тюбики кофе и омарового супа, обнаруженные им в контейнерах с едой. И только после того, как кофеин начал действовать, Джимми осознал, что все вроде бы чего-то ждут.
Он уже собирался спросить у Д. У., на какое время запланирован запуск двигателя, когда из комнаты Энн и Джорджа донесся смех. Повернувшись, Джимми сказал:
— Чем они там занимаются?
Он счел этот вопрос вполне невинным, но Эмилио прыснул, а Д. У. закрыл лицо руками. Алан Пейс явно очень старался ничего не замечать, но Марк смеялся, и плечи Софии тряслись, хотя ее лица Джимми не видел, поскольку она удалилась в угол кухни.
— Что… — начал он снова, но тут Энн всхлипнула, а затем из их каюты раздался голос Джорджа:
— Ну, болельщики, мы переживаем большое разочарование в Стране Фантазий.
У Д. У. это вызвало хохот, но Алан сохранил невозмутимость и произнес:
— Полагаю, эта трудность как-то связана с третьим законом Ньютона.
Все еще пребывая в своем утреннем отупении, Джимми с минуту подумал над его фразой, после чего рассеянно обронил:
— Каждое действие вызывает равное противодействие…
И тут до него стало доходить.
— Похоже, у старины Джорджа проблема с точкой опоры, — прокомментировал Д. У., что даже у Алана Пейса вызвало смех.
Марк Робичокс оттолкнулся, направившись к шкафу с инструментами, и через пару минут поплыл обратно, улыбаясь, точно серафим, эдакий архангел Гавриил средних лет, и неся рулон серебристой клейкой ленты двухдюймовой ширины. Чуть приоткрыв дверь в комнату Энн и Джорджа, он одной рукой просунул рулон внутрь, как туалетную бумагу гостю, испытывающему затруднения. Одновременно к ним воззвал звучный телевизионный голос Карла Майдена, подпорченный легким испанским акцентом:
