Евгений Сыч - Ангел гибели
Юрка подпрыгнул и приземлился на нем, вцепился казачине пальцами в нервные узлы под слюнные железы, отгибая голову назад под опасным углом. «Бред какой-то, — думал Юрка одновременно. — Он же неживой. С ним же как-то по-другому надо».
А сбоку уже мельтешила баба, виляя шелковыми бедрами, приговаривала:
— Ну вот, Петруха, получил, это тебе за грубость твою, чего на парня набросился.
Но Юрка теперь особого внимания на нее не обращал: кто-то еще подошел сзади в черном, невидный. Юрка, все еще опасаясь казака, схватил его за оселедец и дважды трахнул о камень ступенек для гарантии. Вскочил, но даже вопроса не стал задавать — и так все было ясно: пришедший оказался старый и худой, в темном одеянии с капюшоном, с пергаментной кожей лица и с чем-то безобидным — не оружием — на крученом поясе. Пришедший с заметным усилием растягивал в улыбке вялые губы. Нападать он явно не собирался.
По лестнице, позвякивая, скользила вниз длинная казацкая сабелюка.
— Вы на него не сердитесь, — проговорил пришедший, выглядывая из-под темного капюшона. — Тупость, невежество и буйство — неотъемлемые качества жителей окраин. А этот экземпляр отличается еще и дешевым шляхетским гонором.
— Он что, поляк? — невольно вступил в разговор Юрка.
— Нимало, — ответствовал старик. — Поляков он ненавидит, равно как и москалей. Он истинный заслуженный запорожец. Доводилось слышать?
— В школе учили, — признал Юрка нехотя. — «Тарас Бульба».
— Тарас Бульба — литературный персонаж. Худосочное изделие автора, мечтающего польстить старшему русскому брату. Петруха же — запорожец натуральный. Он в войске Карла, короля шведского, под Полтавой сражался за волю Украины. Мазепинец, — поднял тощий палец старик. — Однако, — добавил он, — что ж я вас на лестнице держу? Пожалуйте в залу. Проходите, будьте любезны, — и сделал приглашающий жест.
Они прошли еще по бесконечной каменной лестнице, сообразуясь с жестом, куда-то вперед и вверх. Неспешно — заботливый провожатый и жданный гость.
— Мы вас давно ждали. Подзадержались вы в свободном поиске, — ловко прихрамывая по ступенькам, приговаривал провожатый.
Юрке очень хотелось бы спросить: «А откуда вы знали, что я должен прийти?» Но не спрашивал, держал характер. Поинтересовался только:
— А куда мы идем?
— Мы уже пришли, — они стояли и впрямь на пороге огромного зала. Лестница с неизбежностью перешла в площадку, площадка — в коридор, а зал вырастал из коридора каменным вестибюлем с факелами рубинового огня по стенам. От красноватого света все смотрелось несколько мрачным. Но Юрка и помнить забыл, каким бывает дневной свет.
Факелы прикреплялись по два и казались глазами невидимых красноглазых существ, затаившихся в камне стен. Возможно, они и были соглядатаями. Во всяком случае, ощущение, что кроме них двоих, здесь есть еще кто-то, не покидало Юрку.
— Имя мое — Якоб Шпренгер, доктор наук, — представился провожатый. Он скинул уже с головы темный капюшон. Лицо было скорее неприятным, чем страшным. Лицо, привыкшее отдавать приказания, а не приветствовать. Улыбка держалась на нем, как приклеенная.
— Прошу садиться, — пригласил он: посреди огромного, как футбольное поле, зала стоял каменный неуютный стол, и кресла у стола — мягкие, глубокие, затягивающие. Юрка поневоле повиновался. Здесь, в замке, он чувствовал себя вполне человеком. Вернулись сила тяжести, упругость мышц, противящихся этой силе. Сейчас даже усталость некоторую испытывал он от подъема по длинной и скользкой лестнице. А вот от ран, нанесенных Петрухиной сабелюкой, боли давно не ощущал, и рваные порезы на Юркином защитном комбинезоне затянулись, словно бы сами собой заросли. Как человек он был, разумеется, сильнее этого старикашки, но сила не есть власть. Власть — это хитрость и владение ситуацией. Власть — умение склонить на свою сторону, подчинить. Власть — это знание, наконец, которым она особенно не любит делиться.
— Меня зовут Якоб Шпренгер, я доктор наук, — опять повторил Юркин собеседник и подчеркнул, знакомым уже жестом воздев желтоватый палец: — Богословских наук. Впрочем, я полагаю, что мое имя вряд ли знакомо вам, поэтому можете обращаться ко мне просто: доктор. Герр доктор. Я из германцев.
На Юрку ожидающе смотрели выпуклые, водянистые, когда-то, наверное, голубые, глаза. Юрка не знал, что должен говорить в таком случае и беспокойно ерзал в мягком кресле, оглядываясь вокруг. Непривычно было сидеть в таком слишком мягком кресле. Из такого разом не вскочишь.
— Не скрою, — не стал тянуть паузу дальше хитроумный доктор. — Мы заинтригованы вашим стремлением войти к нам. Вашей целеустремленностью, которая превыше всяких похвал. Так что вы хотите нам сказать, о чем спросить?
— Кто меня убил? — осторожно начал Юрка с малого.
— Вас конкретный человек интересует или роковая ситуация?
— Убийца, — уточнил Юрка.
— Пожалуйста, — кивнул головой вежливый собеседник. — Вашим убийцей следует считать Иосифа Виссарионовича Джугашвили.
— Ну, это враки, — возмутился Юрка. — Джугашвили — это Сталин. Я родился, когда его уже на свете не было. А стрелял в меня вовсе Гоглидзе. Путаница, видать, в вашей канцелярии. Грузинскую фамилию нашли и думаете, что все равно.
— Да нет, — с удовлетворением возразил доктор. — Стрелял в вас действительно Гоглидзе, а убийца — Джугашвили, для которого страна была словно огород для сумасшедшего садовника. Он выпалывал самых зрелых, самых плодоносящих, самых перспективных, оставляя мразь, грязь, негодяев, трусов и палачей. Их потомство не могло быть иным, чем толпой полностью лишенных веры и нравственности индивидов. А вы, можно сказать, жертва, принесенная на алтарь беззакония. И приятно видеть, что лично у вас думательные органы от длительного бездействия неполностью атрофировались. Во всяком случае, вы можете постоять за себя и восстановить справедливость.
— Как? — заинтересовался Юрка.
— Простите, и это вы меня спрашиваете — как? Вы, ангел погибели? Да вычеркните всех Джугашвили, Гоглидзе и прочих грузин из списка живых. Вам с вашим огненным мечом предоставлена уникальная возможность. Кому они нужны? На рынках торговать? Женщин соблазнять большими деньгами? Неужели они вам так дороги?
— Как же, — усомнился Юрка, — вычеркну я грузин, армяне спекулировать начнут или азербайджанцы. Их там, на Востоке, сотни народностей. Я в них, честно говоря, не разбираюсь даже.
— Да стоит ли разбираться? Всех и вычеркнуть подчистую!
— Все равно проблем не решишь. Евреи торговать начнут. У них это, говорят, в крови.
