Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости
Но они приняли этот тон, подчинившись без возражений и протестов.
Через минуту на заднем дворе школы остались лишь трое мальчишек: Феликс, Гарик и несчастный Арнольд.
– Послушай, – спокойно (во всяком случае, стараясь выглядеть спокойно) сказал Феликс, глядя в воспаленные кроличьи глаза Арнольда. – Сейчас я кое-что собираюсь сделать. Возможно, тебе будет немного больно, но я думаю… если ты не станешь мне мешать, только одну секунду… или две. Понял?
Мысленно Феликс при этом сжимал губы Гарика, чтобы тот не начал задавать вслух ему какие-нибудь дурацкие вопросы. Но Гарик молчал.
Пока все шло хорошо.
Однако главное было еще впереди.
– Понял?
Арнольд слабо дернул головой. На его лбу выступили крупные капли – то ли от боли, то ли из-за переживаний о том, что задумал Феликс, а, скорее, и от того, и от другого вместе. Парень, понятное дело, чертовски боялся.
– Ладно? – потом Феликс глянул на Гарика: – Придержи его голову. Только крепко. А то у меня может не получиться, и я только зря сделаю ему больно.
Он сказал это внятно, однако надеялся, что толстяк не слишком-то станет обращать внимание на слова, обращенные не к нему лично, потому что всецело занят своей челюстью.
Когда Гарик выполнил свою часть работы – приподнял голову Арнольда над землей, подставив под нее одно колено, и крепко обхватил ее руками с обеих сторон чуть повыше висков – Феликс взялся правой рукой за нижнюю челюсть толстяка. Стараясь делать это как можно аккуратнее, чтобы не причинить лишней боли, и в то же время четко зафиксировать большой и указательный пальцы, между которыми втиснулся мясистый подбородок Арнольда. Он словно удерживал хрупкую деталь некоего анатомического конструктора, которую нужно было вставить в соответствующий паз одним плавным, но точным и быстрым движением. Ладонью левой руки Феликс осторожно ощупывал место, где выскочила «дужка» челюсти, пытаясь определить, насколько сильно натянуты связки. К тому же, его очень беспокоила мысль, не выскочит ли челюсть с другой стороны.
– Скоро ты? – одними губами спросил Гарик, за лицом которого «раненый» не мог следить, как за лицом Феликса.
Феликс сжал чуть сильнее нижнюю челюсть толстяка, стараясь не обращать внимания на его предостерегающие возгласы. Руки уже начинали предательски трястись от волнения, со лба стекал обильный пот… и неожиданно Феликс понял, что действительно сможет!
Он СМОЖЕТ.
Он еще не знал, как именно, но обрел вдруг абсолютную уверенность, что об этом знают его руки.
– Может… лучше «скорую»? – подал голос Гарик, но он даже не посмотрел в его сторону.
Феликс отпустил руки, дав им полную свободу.
Секунда…
…клад! клац! – раздался двойной щелчок… означавший, что челюсть встала на место!
Даже спустя много лет Лозинский, будучи уже опытных хирургом, так и не смог понять, как ему – четырнадцатилетнему мальчишке – удалось сделать это без специальной подготовки и знаний. Сотни раз прокручивая в памяти эти несколько минут – без сомнений, самых напряженных и страшных в его жизни – он так и не смог отыскать ответ, почему он тогда вдруг почувствовал себя настолько уверенным, и как он вообще мог на это решиться!
После двойного (казалось, невероятно звонкого) щелчка Феликс выпустил челюсть Арнольда и невольно отпрянул назад, ожидая криков боли своего первого в жизни пациента, – он уже почти их услышал… когда глаза толстяка испуганно округлились (клац! клац!), а его рот захлопнулся, словно где-то там у него вылетела какая-то пружинка.
Однако он всего лишь несколько раз мигнул… и вдруг улыбнулся одними губами.
– Щерт! – радостно произнес он, не разжимая зубов. – Щерт! Мне шавшем не было больно… Щерт!
Феликс и Гарик облегченно переглянулись.
– Ну ты даешь, Феля! – воскликнул Гарик, с восторгом глядя на товарища. – Это же класс! Ты просто… гений!
Феликс вытер тыльной стороной рукава рубашки пот со лба и тяжело рассмеялся.
Через секунду к нему присоединился Гарик.
А еще через мгновение довольно замычал толстый, как бочонок, Арнольд, держась обеими руками за свою драгоценную нижнюю челюсть, словно теперь боялся ее потерять. Из глаз его все еще катились слезы.
В течение трех недель Арнольд носил специальный бандаж, охватывающий нижнюю половину лица и крепившийся на голове, делая его похожим на хоккейного вратаря поросячьей сборной; с ним же сдавал годовые экзамены. В тот год он получал чуть завышенные оценки. А потом целое лето всем рассказывал о случившемся. Правда, по просьбе Феликса он не упоминал всех подробностей. Пока врачи разрешали Арнольду употреблять только бульоны, молоко и компот, он похудел на восемь килограммов, став похожим уже не на толстяка, а просто на упитанного мальчика. Однако к сентябрю успел наверстать потерю веса с лихвой, уже окончательно превратившись в огромного жирного борова. Он даже выглядел года на четыре старше всех своих одногодок.
Спустя многие годы Феликс Лозинский узнал, что Арнольд умер в возрасте тридцати двух лет от ожирения сердца.
После окончания средней школы Лозинский его так ни разу и не видел, однако веселый добрый толстяк сыграл важную роль в его жизни, в тот далекий майский день 1967 года, в те полчаса, проведенные на заднем дворе школы…
До того случая мальчик Феликс мечтал стать военным.
Конечно, еще раньше ему очень нравилось смотреть фильмы, в которых главными героями были врачи. Любил чистить картошку, выбирая специально ту, что имела побольше глазков, и представлять, как он – хирург медсанбата времен Второй мировой войны – удаляет из какого-нибудь поврежденного органа раненого солдата – желудка или печени – осколки вражеской гранаты; или вырезает раковую опухоль, когда попадалось черное пятно, уходящее вглубь картофелины. Но он никогда не находил этому дальнейшего развития в своих фантазиях.
После памятного случая с Арнольдом решение стать не просто военным, а военным врачом, хирургом – пришло как-то легко и естественно. Если бы его спросили через год: сколько лет он думает о своей будущей профессии, то он, не задумываясь, ответил бы – всю жизнь.
Он уже видел себя в продуваемой насквозь брезентовой палатке далекой санитарной части под бомбежкой или артиллерийским огнем. Как полевые хирурги Второй мировой…
Только иногда ему стали сниться странные сны. Даже пугающие. Словно на экране телевизора перед ним появлялся маленький пухленький доктор в аккуратном белом халате, очень похожий на Айболита с обложки детской книжки, которую он однажды видел на витрине книжного магазина. Но почему-то Феликс сразу понимал, что на самом деле этого доктора зовут Ай-Болит, и что он страшно плохой. Какое-то время он всматривался в Феликса, будто изучал его и советовался о чем-то со своими мыслями в маленькой голове с белыми пучками волос, обрамляющей розовую лысину, а затем клал одну пухленькую ручку в карман белоснежного халата и спрашивал:
