Сергей Радин - Заклинатель
"Я буду держать тебя одного!"
Лёгкий, как ветер, пьяный, словно надышавшийся весеннего хмельного воздуха, я кинулся на слизняка со своим оружием, не обращая внимания, что вокруг него вьётся пронзительно орущая свора шавок, что они мечут в меня свои жгуты, которые, натыкаясь за полметра до меня на ментальную защиту, смачно шлёпают в неё и отползают, чтобы снова и снова пробовать невидимую защиту на прочность.
"Быстрее, Брис, долго мне не продержаться!"
Клешня бросилась мне навстречу. Рывок левой руки к начинке. Пика моя взревела огнём. Тварь взревела тоже. Я оттолкнулся от земли. Одновременно со мной взлетели жгуты. Как-то сторонне я почувствовал, как на мои плечи обрушилось что-то страшно горячее. Но я уже проталкивал пику в выпученный глаз вопящего слизняка, нажимая на неё всей тяжестью своего тела, соскальзывая и всё-таки из последних сил удерживаясь одной ногой на твёрдо-резиновой туше, словно облитой жиром, другой - на его бронированной башке…
"Всё… Сожгите всю слизь…"
Слизняк падал - я съезжал с него, как с ледяной горки, а тело наливалось давящей тяжестью и жгучей, еле переносимой болью.
Дальнейшее я помню очень смутно. Помню, лежал на земле, и Вестар набросил на меня какую-то штуку - оказалось, часть бронированного вооружения одного из солдат. Выдрал кожаный подклад из плечевой металлической брони и старательно прихлопывал мои дымящиеся плечи ("мечи" зажигалок, кажется, задели), а я шипел от боли и всё пытался увернуться от его прихлопываний.
Помню, из подобранного оружия мы отстреливали шавок, которые вдруг оказались очень уязвимы, причём именно солдат отстреливал всю свору, а мы старательно зачищали огнём зажигалок все поблёскивающие клочья плёнки. Хорошо, что никто не сообразил спросить меня, почему, собственно, мы это делаем. Объяснять сейчас, кто подсказал, что плёнка разумна и управляет полуразумными слизняками и шавками, мне было как-то не с руки. Помню даже - очень боялся, что начнут всё-таки расспрашивать…
Боль… Ребята воспринимали мою немногословность как принцип жёсткого командира. Так решил даже солдат, который не сразу, но сообразил, что парни слушаются меня как старшего. А мне просто говорить больно - лишний-то раз открыть рот…
И боль давила на меня сверху. Плечи опустились и не могли подняться. Я уже чувствовал себя как гриппозник с высокой температурой, когда реальность начинает мягко ускользать и прятаться за неким, с трудом ощутимым стеклом. Пару раз меня ощутимо качнуло, но ребята были заняты, чтобы таращиться только на меня, так что слабость прошла незамеченной.
Боль… Мы прошли по всем этажам всех трёх зданий и не нашли ни одного человека. На автомате я спустился в подземный гараж, вывел свой грузовик, куда мы погрузили всё оружие, что нашли в маленьком арсенале и в самой казарме. По настоянию солдата, Данияра, мы взяли также форменную броню. Мне ещё показалось, зря взяли. Что в ней, если она не защищает от ментального удара? Но Данияр настаивал, и я понял, что он цепляется за остатки того реального мира, который существовал для него всего лишь несколько часов назад. Он цеплялся за миф, что броня может спасти. Это миф действовал на него успокаивающе, и я разрешил забрать бронекостюмы.
Потом ребята вытаскивали из административного здания стукнутого мной парня, до сих пор пребывающего без сознания. Напряжённый Ролан шёл за ними, бережно прижав к груди, как дрова, даже скорее - как ребёнка, наши пики. Их он не бросил даже при виде ящиков с оружием и боеприпасами, которые постепенно загружались в фургон. Ролан даже сбегал за узлом с зажигалками, куда, кроме проверенного оружия, наверное, по инерции набросал и все оставшиеся баллончики-распылители с мыльно-моющими средствами.
Данияр покосился на вещи, принесённые Роланом, несколько диковато, но смолчал. Совсем недавно он уже насмотрелся ненормального. Взять хотя бы убийство страшных тварей. По всем законам его логики, логики реального мира, наше оружие и наша тактика боя не должны были сработать. Но сработали. Теперь он соглашался со всеми нашими решениями и доводами, лишь бы побыстрей уехать подальше от этого мёртвого места.
Боль перешла в позвоночник. Похоже на то, как болела поясница, когда Карл швырнул меня, впавшего в слепую ярость, в раковины, чтобы отодрать от уголовников.
Я сел за руль грузовика - Никас со мной, держа в руках оружие, как стрелять из которого наспех объяснил Данияр. Никас даже не держал оружие - а напряжённо вцепился в него, неровно дыша и насторожённо поглядывая то вперёд, то по сторонам… Вестар ехал впереди на джипе. И я был благодарен ему именно за это - что он передо мной. Потому что минуты через три я больше не видел ничего, кроме двигающейся впереди точки, с которой меня связывала тонкая нить.
Нечто приближается ко мне и с любопытством заглядывает в глаза, в самую душу. Оно окружает меня плотным уютным туманом, как защитой, обещая мне покой и силу… Не хочу. Хочу конкретики…
… Обрывками: Вестар постепенно тормозит и останавливается. Я машинально соблюдаю расстояние между ним и собой и тоже торможу. Куда-то пропадает Никас. Дверь с его стороны открыта настежь. Ветер врывается в кабину, обвевая моё воспалённое от боли лицо. Я прислоняюсь к своей дверце - отдохнуть, расслабиться на мгновения…
Кто-то рванул дверцу грузовика - и я мешком повалился влево. Крик. Чьи-то сильные руки. Их много, этих рук. Они подхватывают меня и куда-то несут. Только вот я ничего - совсем ничего не чувствую, кроме выламывающей позвоночник боли.
Позвоночник постепенно становится центром, от которого разбегаются многие путаные коридоры-переходы. В каждом из них - люди. Они о чём-то с испугом спрашивают друг друга, как будто меня нет на свете. Но меня и правда нет. Есть только мой позвоночник, который трещит по позвонкам и дискам, потому что ему тесно в слабой плоти. И людям вокруг это так не нравится, что они почти кидают меня на твёрдый пол и разбегаются с криком. Остаются лишь самые смелые.
Они почему-то мелкие - эти самые смелые. Потом к ним подходят покрупнее… Забыл слово. Взрослее. Вот. Вспомнил. Почему-то многие слова уходят, и хочется действовать. Только действовать. В основном, чтобы найти пищу. Эти мелкие, да и взрослые - тоже неплохо. От них пахнет живой тёплой плотью и горячей, пульсирующей, такой сладкой кровью.
Но мелкие окружают меня, моё дёргающееся тело. Они даже трогают мой позвоночник, который изо всех сил стремится к совершенству. Они почему-то не боятся - эти маленькие детёныши. Маленькая лапка одного из них ложится на мой горячий, мокрый от пота лоб. И как только пальцы одной ладони полностью закрывают лоб, а второй - ложатся на затылок, я вдруг вздрагиваю - и тело бьётся в судорогах. Неподвижна лишь голова, припечатанная лёгкой детской ладошкой. Коридоры внезапно сминаются. В оставшемся я вижу Таис. За неё цепочка детских фигур, пропадающих в бесконечности.
