Сезон охоты (СИ) - Царенко Тимофей Петрович

— За постоянный риск жуткой и болезненной смерти. В контракте ничего не было про вежливость, обходительность и культурное общение, — Нэнси сложила руки на груди и вскинула подбородок.

— Подстава под смертельную опасность! Это точно нарушение контракта.

— Продать начальство в бордель — это не смертельная опасность! — парировал Карлсон.

— К тому же, ты сам просил. Тебе логи показать? — Нэнси усмехнулась.

— Через пять секунд вас мне принесут. Итак? — голос из тумана резанул уши.

— Да идём мы уже, идём… Куда кстати?

Перепалка подняла мне настроение. Когда ты в первый раз сталкиваешься с риском неизбежной смерти, это бодрит и стимулирует. После десятого раза остаётся одно лишь раздражение. Так что я просто пошёл по светящейся нити.

Идти пришлось метров триста. Вокруг меня стояли игроки, разные. В основном, рангом не выше майора, но встречались и полковники. Эти таинственные личности просто смотрели. Смотрели с очень одинаковым выражением на лицах (у кого они были). Жадное любопытство, предвкушение. Так вы смотрите на девушку, которая с самым решительным видом стягивает с себя трусики.

Нить закончилась на площадке, свободной от тумана. В центре этого пятачка стояла обнажённая девушка. Изящное гармоничное лицо, высокий лоб, тонкая талия, красивая грудь второго размера, белоснежные длинные прямые волосы падали на спину. Кожа кремового цвета слегка блестела от влаги. Вместо глаз два изумрудно-зелёных омута.

Я сфокусировал зрение, и сходство с живым человеком резко исчезло. Тело незнакомки состояло из тончайших белых нитей, сплетённых друг с другом. Нити шевелились и пульсировали, отчего по «коже» пробегали волны, как по туманной стене, которая окружила город.

— Я Печаль. Будем знакомы, Живой.

Печаль

Мятежная сингулярность

Адмирал

Съедобна

— Чего хотела?

— Тебя!

Нэнси глумливо захихикала.

— А почему на ужин не пригласила? Я не имею предрассудков насчёт формы тела. Недавно у меня был замечательный опыт с огромным хищным кузнечиком.

— А ещё ты что-то предложил Лешему за гранью традиционных гетеросексуальных практик. Он так впечатлился, что решил сдаться. Верно?

— С нюансами, но да.

— Что ты такого ему предложил? — в голове звучало море предвкушения.

Меня передёрнуло.

— Тебя так интересовал этот вопрос, что ты решила дать мне денег?

— Нет, денег я тебе дала, чтобы ты основательно завис в системной кабинке. Мне нужно было время чтобы добраться до города. После истории с Лешим ты точно не заглядывал в системные кабинки, тебе не могли дать мелкую награду, а значит, минимум сутки. Ты очень быстро бегаешь.

В голосе Печали звучало уважение.

— Ради чего? Ты так хочешь убить меня?

— Убить? Зачем? Живой, ты видишь тут где-то трупы? Я не хороню потенциал противников. Я его осваиваю, поглощаю. Зачем воевать с тем, с кем можно дружить?

Теперь уже рассмеялся я.

— Дружить с паразитом в собственном мозгу? У тех ребят, которые сидят тумане, на мозги намазан орган управления. Ты выжрала их как баночку йогурта и выскоблила языком.

— Да ни хрена ты не понял. Это симбионты. Благодаря этим блокам я могу смотреть на мир глазами каждого из тех, кто принял меня. А они могут заглядывать в головы друг друга, знал бы ты, какие у нас оргии…

— И ты хочешь меня пригласить в свою большую семью? В качестве кого?

— В качестве любимого ребёнка. Или парня. Или отца. Ты можешь стать кем угодно. У тебя будут десятки тысяч братьев и сестёр, друзей, отцов и матерей. Ты никогда не будешь один. Ты сможешь играть в свои игрушки.

— А ребята явно изобрели новую форму инцеста, респект, — это Карлсон прошептал у меня за спиной.

— А в чём смысл для тебя? Ты станешь мной, а я стану тобой. Слияние на уровне эмоциональных оболочек. Я буду хотеть всё то, что хочешь ты, я смогу уметь то, что умеешь ты. Мы будем вместе всегда! А ещё я могу вырвать твоё сознание из гибнущего тела и запустить его заново. Лекарство от смерти, Живой. Свобода.

— У меня вопрос. Сколько было тебя изначально? Сто двадцать восемь человек? Больше?

— О, я смотрю, ты уже успел раскрыть часть секретов. Я довольна, Живой. А какая разница?

— Да вот, понять хочу, осознает ли себя каждый из той толпы? Счастлив ли он? Всё ли ему нравится, не хочет ли он чего-то изменить.

Печаль рассмеялась, громко и заразительно. Следом за ней стала хихикать Нэнси. К ней присоединился Карлсон. Я тоже скривил улыбку, но взгляда от твари не отводил.

— Давай я тебе расскажу, каково это… Ты думаешь, нечто поглотило каждого из них? Нет, всё гораздо, гораздо, гораздо интереснее. Я — высшая форма каждого из них. Я — это любой из участников нашей маленькой секты, который поглотил память и личности остальных. Нет конфликта, нет сожалений, каждый получил больше, чем мог мечтать. Каждый — это Я. И я — это каждый.

Воцарилось молчание. Туман клубился вокруг, а я слушал удары тысяч сердец и тихий рокот тысяч моторов. Нэнси заговорила первой:

— Слушай, кажется, тебе ссут в уши. Что-то мне подсказывает, что есть разница между одноранговыми сетями и иерархическими. Свобода воли там носит условный характер. Это она решает, чего хотят слитые сознания. А для остальных — это да, собственные решения.

— Какие познания! Доводилось испытать на себе?

— Я тоже умею переваривать носителей.

— О, как интересно, но к тебе мы вернёмся, как только я закону с Живым. Могу обещать, ты не почувствуешь разницы. Её нет.

— Босс, а можно я на неё шляпу свою надену? — Карлсон, кажется, совсем не волновался, как и Плакса.

— Я люблю эксперименты, детишки! Мы обязательно всё попробуем. Итак, Живой, ты согласен?

— Я… я хочу в тебя войти!

— О как, ну раз добровольно, почему нет? Хочешь слиться со мной в момент оргазма?

— Ты не поняла. Я хочу войти в основу. Я сам хочу слиться с тобой!

Печаль рассмеялась, звонким, красивым, совершенным смехом, так могли бы смеяться ангелы, если б слушали тупые анекдоты.

Она подошла ко мне, близко. Очень близко. Её лицо оказалось рядом с моим. Я ощутил тонкий и абсолютно незнакомый запах. Перед глазами замелькали десятки формул. Что-то, что нарушало сознание, вызывало влечение. Желанный запах, вкусный запах. Запах женщины, матери, запах обещания, запах…

Она поцеловала меня. Тёплые губы, пытливый язык. Так целовала меня Лизи. Так целуют те, кто любят.

А потом…

Я увидел, как расплелось её лицо, теряя сходство с человеческим, как сотни тысяч игл коснулись моей кожи в ожидании. И я не заставил себя ждать. Сотни синих игл вырвались из моей кожи, по лицу потекли капли крови из разорванных сосудов. И эти иглы, тонкие нити, сплелись с белыми в одно.

Спасибо, Лизи, я знал, чего ждать. Спасибо, крошка, ты в очередной раз спасла мою задницу!

Сознание Печали было больше моего, десятки тысяч разумов, воля, которая накатывала ошеломляющим, неудержимым потоком, и меня размыло как кусок твёрдой глюкозы в кипятке. Моё «Я» погасло, но мне было уже плевать, я скользил по той самой сети и видел десятками тысяч глаз, чувствовал сотнями тысяч органов чувств, растворялся, сливался. А потом… пять миллионов шестьсот тринадцать тысяч и сто двадцать четыре тонких волоска проросли из моей кожи и коснулись крохотных семян, невидимых никому кроме меня. Сознания, спящие, сознания, чуждые человеческим. И они ответили мне разом.

Я висел в пустоте, крохотный огонёк в объятиях огненного шторма. Печаль не торопилась, я чувствовал её голод. Страшный, нечеловеческий, в тонких оковах воли. Само «Я» Печали, вокруг которого как канаты вокруг шайбы обвились другие сознания, лишённые воли, но обретшие опору. Голод заменил ей одиночество, голод заменил ей страсть, голод, который обрёл собственное «Я». От первого семени, крохотного сознания альдариона, слабейшего помпейского механизма, она забилась в экстазе. Проглотила его не жуя.