Что-нибудь светлое… Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович

Пересказывая Хану разговор с девочкой, Беркович внимательно следил за реакцией друга, но лицо эксперта оставалось бесстрастным. Когда Беркович закончил, Хан спросил только:

— Ты ей веришь?

Беркович пожал плечами.

— Обе они чего-то не договаривают. Намеренной лжи не чувствую, хотя могу ошибаться. Может, чего-то сами не понимают, интерпретируют по-своему, им кажется, что говорят правду, а на самом деле… Ты знаешь, как это бывает со свидетелями.

— Да, — хмыкнул Хан.

— Но в любом случае, — продолжал Беркович, — обе, если и говорят правду, то не всю.

— Хорошо. Уродцами мы займемся. Не гарантирую, что получится быстро, у меня еще три экспертизы по вчерашним двум ограблениям и изнасилованию, майор Гафнер тоже давит… Постараюсь быстрее.

— Сегодня?

— Сегодня вряд ли, — с сомнением сказал Хан, — но, может, и сегодня. Мне самому очень интересно. Обряд вуду, подумать только. Однако, — в голосе Хана зазвучала ирония, — даже если такой обряд был совершен, это не объясняет убийства в запертой комнате. Если, конечно, ты не веришь в то, что кукла после обряда вуду может ожить и убить человека. Тогда…

— Тогда, — подхватил Беркович, — место мне не в полиции, а среди экстрасенсов, прорицателей, магов и прочей безумной публики. Конечно, Рон, я не верю, что с убийством связан какой бы то ни было магический обряд. Возможно, нам морочат голову. Возможно, сами искренне верят в магию. Но убил Натана человек. И когда он замахнулся каменным Фредди Крюгером, комната была открыта. Загадка, да. Но я разберусь… Надеюсь, что разберусь, — добавил Беркович, встретив скептический взгляд друга. — С твоей помощью. Магия ни при чем, но, возможно, на какой-то из кукол написано и затерто имя убийцы?

— Убийцы, а не жертвы?

— Может быть, — продолжал рассуждать Беркович, — жертвой должен был стать некто, чье имя другой некто написал на кукле. Жертва узнала об этом и опередила события…

— Фантастика, — буркнул Хан. — Хватит теоретизировать. Жди звонка.

Чтобы занять мысли, Беркович решил разобраться, наконец, с грудой бумаг, оставшихся после курса повышения квалификации. Курс оказался не очень информативным, но несколько практических деталей Беркович для себя извлек, тогда же запомнил их накрепко и в своей работе уже не раз использовал. А раздаточные материалы, полученные в большой синей папке, ни разу не раскрыл — точнее, раскрыть-то раскрыл в первый же день, получив папку вместе с бейджиком и ключом от номера в Эйлатском отеле, но, бегло проглядев оглавление, понял, что это конспект будущих лекций, и спрятал папку в кейс, где она и пролежала всю неделю, пока шли занятия. А потом заняла свое место в ящике стола.

Читал Беркович внимательно, отдельные места перечитывал, ничего нового, как и ожидал, по сравнению с уже услышанным, понятым и использованным на практике не нашел, мысли начали рассеиваться, и старший инспектор с нетерпением поглядывал на телефон, когда аппарат, наконец, зазвонил. Схватив трубку, Беркович был так уверен, что звонит Хан, что сказал, не слушая собеседника:

— Получилось что-нибудь?

— Гхм… — кашлянули в трубке, и Беркович обругал себя — никогда прежде он не допустил бы такого прокола. — Э… Прошу прощения… Мне бы хотелось поговорить со старшим инспектором Борисом Берковичем.

Говорили по-русски и без акцента. Голос незнакомый, приятный.

— Беркович у телефона. Назовите, пожалуйста, свое имя и цель звонка.

Стандартные слова, но человек на другом конце линии, похоже, испугался.

— Простите. — В голосе послышалось смущение и, как показалось старшему инспектору, признаки паники. — Видимо, я не вовремя.

Если сейчас сказать не то слово, которое собеседник хочет услышать, он положит трубку. Номер записан в памяти аппарата, и не составит труда вычислить звонившего, но доверие будет утрачено.

— Вы говорите со старшим инспектором Берковичем, и я готов вас выслушать.

— Вы расследуете смерть Натана Альтермана, — уточнил собеседник, и Беркович обратил внимание на то, что сказано было «смерть», а не «убийство».

— Да.

Собеседник молчал, и Беркович спросил, покосившись на дисплей, где должен был высветиться номер телефона:

— Вы хотите что-то сообщить?

На дисплее значилось: «Номер не идентифицирован».

— Я хотел бы с вами поговорить, если это возможно, — нерешительно сказал собеседник. — Мы могли бы встретиться? Я не хотел бы в полиции…

Сплошные сослагательные наклонения.

— Хорошо, — сказал Беркович. — Вас устроит в шесть вечера в кафе «Эстудо», что на Карлибах? Не знаю, далеко ли вам…

— Устроит, — быстро сказал собеседник и, похоже, собрался положить трубку.

— Как я вас узнаю? — заторопился Беркович. — Вы не представились.

— Да? — растерянно произнес голос. — Мне казалось… Прошу прощения. Григорий Вайншток.

Он не добавил «доктор», но степень была как бы вложена в звучание фамилии. Так, сказав «Юсупов», вы слышите и непроизнесенное «граф», а, произнеся «Бен-Гурион», мысленно добавляете «премьер-министр».

На часах было 17.32, Наташа ждала мужа к семи, и, если он вернется домой в половине восьмого, не станет очень сердиться. Вряд ли разговор займет больше получаса.

По дороге, остановившись на красный, Беркович позвонил Хану. Не для того, чтобы спросить, получены ли результаты, а исключительно, чтобы справиться о здоровье Дорит, старшей дочери. Что-то с ней вчера было… температура?.. неважно, что-то было, а сегодня Беркович даже не поинтересовался.

— Ты телепат? — сказал Хан. — Я как раз взял в руки телефон и собрался набрать твой номер.

— Что-нибудь удалось? — Беркович сразу забыл о Дорит и не вспомнил о ней, пока разговор не окончился.

— Пока предварительно. Первое — никаких имен, нацарапанных, выжженных или иным способом нанесенных, а потом затертых, на этих штуках нет. Не хочу называть эти предметы куклами, предпочитаю нейтральное… Дальше. Отпечатки пальцев имеются, очень четкие, трех типов. На куклах А и Б — пальцы Натана Альтермана и его дочери, на кукле В — кроме этих двух, еще пальцы неизвестного.

— Неизвестного? С чьими отпечатками ты сравнивал?

— Боря, — укоризненно произнес Хан. — Что с тобой сегодня? Разумеется, в первую очередь с членами семьи, потом подключил Марию Вайншток, Гольца с его приятелем, а, когда ничего не совпало, прокачал весь банк данных.

— Пожалуй, — сказал Беркович после секундного раздумья, — я тебе завтра представлю для сравнения еще один вид отпечатков.

— Еще один подозреваемый?

— Нет. Но на всякий случай… Муж Марии.

— Физик? Или химик?

— Физик.

— Хорошо, пришли оттиски, сравню.

— А другие…

— Следы использования магии вуду? — голос Хана зазвучал насмешливо. — Не выявил. Возможно, есть микроскопические следы, пот, скажем, мелкие обрывки кожи, это я тебе скажу завтра, но ничего явного — ни проколов, ни волос, ни следов краски…

— Спасибо, Рон, — вздохнул Беркович.

Чего он, собственно, ждал? Разве не такого заключения?

Войдя с прожженной солнцем улицы в прохладный, вызвавший мгновенный озноб, зал кафе, Беркович сразу опознал Вайнштока, хотя никогда его прежде не видел, а на семейной фотографии, которую ему показывала Мария, Григорий выглядел совсем не так, как сейчас. На фото был молодой, худощавый пышноволосый красавец, а за столиком у окна сидел, пристально всматриваясь в каждого входившего, погрузневший мужчина средних лет с большими залысинами и поседевшими висками. Разве что взгляд был тем же — острый, пытливый, все замечавший взгляд ученого. Впрочем, может, это было лишь первое впечатление — естественно, Вайншток был сейчас настороже, и взгляд его выражал не любопытство научного работника, а подозрительность человека, чью жену могли заподозрить в убийстве.

Взгляды встретились, и Вайншток повел Берковича к своему столику, как авиадиспетчер ведет на посадку самолет, направляя на него узкий луч радара.

— Доктор Вайншток? — спросил Беркович, подойдя и протянув руку.