Проект "Веспасий" (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
— Ясно…
— Давайте сначала пройдём внутрь, покажете мне, где экспонируется триптих. Какая система охраны и сигнализации. Дальше будем думать.
— Но Малевич не здесь! Он в Новой Третьяковке на Крымской набережной.
Отчего же не назначил встречу там, простонал про себя Глеб… Ничего не поделаешь, пришлось снова тащиться до «тойоты».
Только внутри салона Ольга разговорилась. Более того, её прорвало. Видимо, запрет на разговоры о краже картин давил на неё тысячетонной глыбой. Она тарахтела, что мало кто понимает на самом деле их истинную стоимость, что не удивительно: люди не знают, отчего так ценят «Джоконду», мадонн Рафаэля, уж не говоря об авангарде. Принимают как факт: это — круто, это дорого. Богатые скупают подлинники, хотя ровно так же таращились бы на ксерокопии журнальных иллюстраций.
— Для возвращения «Чёрного квадрата» Министерство культуры пожертвует любые деньги!
— Министр в курсе, что триптих подмыли? — вставил, наконец, пять копеек Глеб, когда уже свернули на Крымскую набережную, украшенную огромным граффити «Крым — наш!».
— Я с ним не общаюсь, только директор музея… А сколько надо?
— По нашей методике поисков — от двадцати миллионов.
— Ого! Это же хорошая квартира внутри Садового кольца.
— Долларов. Так что можно присматривать скромную берложку на Рублёвке или Патриках. К сожалению, лично мне упадёт лишь небольшая часть. Я такой же наёмный работник на контракте как и вы.
Отщипнутая от миллионов зелени даже крошечная доля — за пределом мечтаний. Музейщица кинула взгляд на правую руку Глеба. По старой привычке он надевал обручалку, только когда выходил куда-то с супругой. То есть последний раз до января текущего года. Естественно, след от кольца исчез.
Неужели при звуках шелеста миллионов высокодуховная Ольга поплывёт, забьёт на разницу в возрасте в четверть века и хромоту водителя «тойоты»? Такую и женатость кавалера не остановит.
Нет, никаких атак не предприняла. Даже зондирования почвы на предмет свободен или нет. И то — слава Мирозданию.
В отличие от теремков Старой Третьяковки, галерея произведений ХХ века смотрелась массивным угрюмым бетонным параллелепипедом, памятником переходной эпохи от социализма к современности, когда «новые русские» с голдами, распальцовкой, «макаровым» и десятилетней чёрной «бэхой» пятой серии считали себя хозяевами жизни всего лишь с двумя или тремя десятками тысяч баксов в кармане, понты важнее денег. Зато внутри была просторной, позволив вытащить из запасников на постоянную экспозицию множество полотен, которые выгуливались на свет раз в десятки лет ради редких тематических выставок.
Ольга провела Глеба через контроль по служебному удостоверению.
— С удовольствием устроила бы экскурсию. Но вам тяжело ходить…
— Верно подметили. Давайте сразу к объекту. Экскурсию в другой раз.
Попутно завязал узелок на память: тётки в залах преобладают восточной внешности. Никакого национализма-шовинизма, просто факт: гастарбайтеры занимают ниши, не интересные выходцам из титульной нации по причине малой зарплаты. Не то чтобы они плохие работники. Но ждать особенного патриотизма, окрыляющей гордости за искусство предков вековой давности, соответственно — бдительности как у овчарки, по меньшей мере, наивно. Восточные леди честно отрабатывают часы, и всё.
Искусствовед просветила, что ставка экскурсовода в музеях России обычно двадцать пять, ну — двадцать восемь тысяч. В Москве чуть больше. Зато таджички и киргизки, следящие за порядком в залах, не имеют и того.
— Культура у нас финансируется по остаточному принципу, — крамольно заявила Ольга.
— Как же вы выживаете?
— У них мужья тысяч сорок-пятьдесят зарабатывают на стройках. А меня кормят free walking tours, спасибо, мама заставила выучить английский. Даю объявления в соцсетях иностранцев, посещающих Москву, что высококлассный специалист по культуре расскажет и покажет в Москве что-то очень особенное. Враньё, конечно. Любой пеший тур ограничен дистанцией три-четыре километра, без вариантов — Красная площадь и окрестности. Кто кидает сто рублей, кто с барского плеча пятисотку. Некоторые исчезают за пять минут до окончания, и что я им скажу? Но за выходные тысяч пять собираю.
За разговорами они миновали несколько залов. У некоторых картин хотелось остановиться. Но чаще Глеб предпочёл бы ускорить шаг, наплевав на боль в раненых ногах.
— И что в этом ценного? — откровенно спросил он у триптиха Малевича.
— Не стесняйтесь, что его работы не пробрали вас до глубины души. Девяносто девять процентов посетителей задаются тем же вопросом. Попробую объяснить, — Ольга поправила массивные очки. — В триптихе зашит глубокий символизм. Квадрат рассматривается в качестве основы беспредметного пластического мышления. Белый цвет выступает как метафора беспредельного пространства… Вы смеётесь?
Чёрный квадрат в «красном углу» выставки супрематизма «0,10». 1915 г.
— Нет. Ваш Малевич — гений маркетинга, хоть сто лет назад такое слово не использовалось. Благодаря его комментариям зрители видят в этих чёрных пятнах нечто особенное. Вы тоже не стесняйтесь. Мой знакомый, тоже военный пенсионер, занялся продажей цифровых акустических кабелей для безумно дорогой аппаратуры. «Кабель фирмы Блям-Блям-Блям инкорпорейтед по цене шестьсот долларов за метр обеспечивает непревзойдённую глубину сцены, естественную воздушность звучания, великолепную детализацию обертонов». И так далее. На самом деле, этот кабель передаёт просто логические нули и единицы. Если прицепить вместо него сетевой провод от старой стиральной машины, припаяв соответствующие разъёмы, разницы не будет. Та же «непревзойдённая глубина сцены».
— Не скажите. Это ведь винтаж! Использование медного провода, выполненного по утраченным ныне технологиям, придаёт особую ретро-мягкость звучанию и позволяет воспроизвести голос Фрэнка Синатры так, как он звучал в пятидесятые.
Ольга оставалась внешне серьёзной. А в чём-то неуловимом, возможно — в блеске очков, было заложено столько иронии, что Глеб не выдержал и расцвёл. Нет, слегка перезрелая барышня небезнадёжна… Но она тут же испортила впечатление:
— Только Малевич — это не провода, а настоящее искусство. Для избранных ценителей.
Естественно, отставной майор к тем избранным не относился.
Оставив шуточки, он осмотрел картины. Заметил сигнализацию. Нужно проверить, кто из электриков-сигнализаторщиков уволился в течение последнего года и прикупил себе «лексус». Вообще, кража раскрываема обычными полицейскими методами, как и большинство подобных хищений из музеев. Чёрная мазня рано или поздно где-то всплывёт.
Но тогда — шум, огласка. Кто-то готов тратить миллионы долларов ради тишины.
— Эх, если бы перенестись во времени на год назад и отследить… — мечтательно произнесла Ольга.
— Вы что-то знаете?
— Доподлинно — нет. Но слухи ходят разные, особенно когда из небытия за очень короткое время выплыли Крест Ефросиньи Полоцкой, Полоцкая летопись, украденные Наполеоном сокровища Кремля… Наверно, это неполный список. А судя по озвученной вами цифре в двадцать миллионов, именно вы причастны к этим розыскам. Я права?
Её спич подтолкнул к решению. Глеб попросил уединения и отошёл к окну, доставая мобильный телефон.
— Юрий Марьянович! Я встретился с Лозановой. Собираю информацию, так точно. Она — в курсе наших методов. Да, но не только из-за утечек информации, сделала выводы из открытых источников. Предлагаю её участие в спецкомандировке.
Конечно, Осокин сам не вправе принять такое решение, требуются муторные согласования. Судя по остальному персоналу Третьяковки, музей никак не приравнен к ракетной базе, и при приёме на работу ФСБ не просвечивает кандидатов рентгеном. Поэтому Лозанову проверят на вшивость. Вдруг выходила на Болотную площадь или постила гадости в соцсетях?
