Александр Карнишин - Ксеноисторик Маркс
— Все мы проходим пять ступеней в своем развитии, — шептал переводчик, интерпретируя движения "старика".
Маркс так посчитал, что именно старика. Мелкие колючие волоски на его конечностях побурели и даже стали серыми и белыми на кончиках. Четыре ноги (или это правильнее назвать лапами?) от слабости не держали тело. Две передние конечности исполняли роль рук у человека. И еще роль языка, что ли. Хотя, вот и вибрация длинных гибких усиков — они тоже какую-то информацию несли. Так что не понятно до конца, как они разговаривают. Судя по всему, участвует все тело — так они "говорят".
— Пять ступеней? У нас тоже есть такие существа, которые разные ступени проходят. Только они неразумные. И обычно у них четыре.
Маркс говорил в коробку переводчика, а уж как он там передавал гигантскому насекомому… Вибрацией опять же, что ли…
— Пять, — переводчик шептал с хрипотцой, как бы подчеркивая старость организма, лежащего перед ксеноисториком. — У нас пять. И только у нас из всех, живущих на планете.
Наверное, они были если не родственниками — откуда тут родственники? — то кем-то однотипным с земными пауками. Хотя, нет. Пауки — они же с восемью ногами. И глаз у них больше. Но вот тело и сами лапы были похожи именно на паучьи. И развитые челюсти-хелицеры. Или муравьи? Но муравьи гладкие, а тут все в волосках. И тело все же больше паучье…
В общем, это была задача для ксенобиологов. А ксеноисторики занимались обществом и его развитием. Но "старик" не обращал внимания на такие мелочи. Или для него эти вот пять формаций и есть общественное развитие? Или просто неотделимы они от него по каким-то внутренним причинам?
Переводчик хрипел и покашливал. Маркс слушал. Запись шла.
Они называли себя "жжа" — так перевел аппарат. Что-то звукоподражательное, похоже. Жужжащее что-то.
Давным-давно, когда самый первый жжа вылез на свет из вечного мрака подземелий, началось заселение поверхности планеты. Питания хватало для роста популяции. А рост был необходим, чтобы поддерживать стабильность в обществе. Иначе, если бы все разом, все несколько немногочисленных жжа легли в куколку — кто бы охранял их, кто переворачивал? Много жжа — много воинов и много ученых. Много жжа — это разные стадии у больших групп. Пока планета не стала принадлежать жжа — это было условием выживания. Все должны были проходить этапы реформации в разное время.
Сначала жжа откладывали яйца. Их требовалось охранять и держать в теплом помещении.
"Ну, это и у наших насекомых в основном так", — подумал Маркс. — "Как раз у муравьев и термитов".
Потом из яиц выходили личинки жжа. Цель личинки одна — набрать массу. Личинок много, но они очень маленькие. Очень. Гость понимает меня?
Гость смотрел на это существо и думал: а очень маленькие по отношению к этому телу — это какого же они, выходит, размера? Под лупой только увидишь, под микроскопом?
Личинки только едят. Они не владеют речью, они не разумны. Только двигаются и только едят. Двигаться необходимо, чтобы развивались конечности.
Потом они вырастают до нужного размера и переходят в куколку.
Куколка — полуразумна. Она не шевелится, не двигается. Она как бы спит и видит сны. С ней уже работают ученые и учителя. Они постоянно говорят с куколкой. Рассказывают, читают, объясняют. Куколка еще не отвечает им, но уже все воспринимает. Именно на этой стадии закладывается фундамент дальнейшего развития разумного жжа.
А потом куколка раз — и раскрывается, и на волю вылетает самое прекрасное творение природы — легкий и крылатый жжа. Он красив. Крылья его украшены неповторимым узором, по которому узнают его издали. Он уже понимает речь и может сам отвечать. Но силы бурлят в нем и часто пересиливают — тогда жжа совершает глупые поступки. Но если бы не было этих глупых поступков, кто знает, как бы оно все шло. И бывает ли развитие общества без глупых поступков? И не сами ли эти глупые поступки подталкивают развитие?
"Старик" замер. Переводчик затих. Потом он снова заговорил.
Летучий жжа — это первооткрыватель земель. Летучий жжа — первооткрыватель глубин атмосферы. Летучий жжа — всегда легок и весел. Он разбойник, он шут, он герой, он рыцарь. Он красив, как бог. Боги жжа — прекрасны и крылаты. Крылаты и светлы, как крылаты и светлы жжа, когда выходят из куколки.
И так же, как боги, летучие жжа легкомысленны. Они влюбляются и любят, они считают себя вечными, они красуются друг перед другом, они оплодотворяют друг друга, они обещают друг другу вечную жизнь в звенящем летнем небе и вечную любовь вместе с этой вечной жизнью.
Но нет ничего вечного в мире.
И наступает осень и зима. А жжа сбрасывают свои крылья и прячутся в подземельях, там, откуда вышли первые и куда уйдут последние.
Они становятся тяжелыми. Они становятся мудрыми. Они становятся сильными.
Подземный жжа сильнее десяти крылатых. Потому что его не держит воздух, и ему нужны силы, чтобы ходить под землей.
И сразу кончается любовь.
Влюблялись в крылатых. Любили — красивых. Обещали вечную жизнь — воздушным и легким.
А тут…
"Старик" пошевелил по очереди каждой лапкой, поднес передние к глазам, будто рассматривая их впервые, будто удивляясь тому, что увидел.
— И однажды наступает момент, когда жжа разбегаются в разные стороны. И бегут быстро-быстро, чтобы не обернуться, не увидеть своего любимого, не вернуться… Потому что возвращаться просто нельзя. Потому что у древних жжа, у тех, что не были еще разумны, был обычай убивать партнера. В пятую формацию из каждых двух приходил только один — тот, что сильнее. И это было справедливо. Так шло развитие. Тогда было справедливо. Но сейчас мы просто разбегаемся. Быстро-быстро.
— У нас тоже есть существа, которые убивают партнера. Тоже не разумные, — вспомнил Маркс про пауков и еще про богомолов.
— А вы, разумные, вы не убиваете любимых?
— Нет, — Маркс уже не заметил, как сам стал отвечать на вопросы.
— Значит, вы просто разбегаетесь?
— Ну-у-у… Не все и не всегда. У нас нет такого обычая.
— Но как же вы тогда терпите рядом с собой вот это? — "старик" снова повертел перед глазами страшными жесткими колючими, покрытыми бурыми с сединой волосками конечностями. — Старый жжа — страшный жжа. Жить таким страшным вместе — не разумно.
— Так ведь, — стеснительно пожал плечами Маркс. — Любовь…
***
Пробуждение было неожиданным и одновременно неожиданно грубым. С ксеноисторика Маркса сдернули одеяло, выдернули из-под его головы подушку, кто-то вцепился в руки и ноги, растащив их в стороны, а еще кто-то светил ярким фонарем в глаза и что-то громко спрашивал. Со сна только в третьем повторе он разобрал:
