Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
- Экспертиза - вздор! Экспертиза - ноль! Голос экспертизы тоньше писка! Кто его услышит? Разве жена...
- Так ты... МЕРТВЫЙ? - еле выдавил Юра. Парень прервал торжественную декламацию и посмотрев на него с каким-то болезненным интересом медленно и раздельно произнес: - Разумеется мертвый. Как и ты. Юре сделалось нехорошо. Наверное, со стороны это было очень заметно, потому что глаза гитариста полезли на лоб от изумления. - Так ты до сих пор ничегошеньки не понял?! - Н-нет...- пролепетал Юра. - Да ты что! Вот это надо же,- парень тяжело вздохнул и принялся терпеливо объяснять: - Я погиб, когда обвалился корпус психушки с частью горы. Тебя утопило в потоке или занесло селем. Понял? (Юра недоверчиво кивнул.) Ты же не дышишь. Тебе только КАЖЕТСЯ, что ты вдыхаешь и выдыхаешь. Понюхай: здесь нет никаких запахов! (Юра последовал совету гитариста и с ужасом обнаружил, что тот прав.) А твоя пупочка... Знаешь, откуда она приходила? ("С Сырца," - сказал Юра.) Верно. А что было когда-то на этом самом Сырце? (Юра молча смотрел на гитариста.) Ты разве не заметил пулевых ран у нее на груди? - Я ран вообще никогда не видел,- попытался оправдаться Юра. - Я тоже,- согласился гитарист.- Но хоть медицинскую энциклопедию можно было почитать, пока ты был жив?.. Ладно, не в этом дело. Ты лучше скажи, КТО и КОГДА мог раздеть ее на Сырце и прихлопнуть? Юра просто терялся в догадках. Парень отложил гитару, встал и процедил: - Ты хоть краем глаза заглядывал в "Бурю" Эренбурга? (Юра потерянно молчал.) Ты не слышал про Бабий Яр? НЕ СЛЫШАЛ!!! Так как Юра продолжал молчать, гитарист прошептал: "Вот так мы знаем историю Отечественной войны и своего города, м-м-м-мать твою!" - и принялся расхаживать взад-вперед. Наконец сказал: - Так вот, пусюнчик. Твою пупочку расстреляли в Бабьем Яру лет двадцать тому. Это было во время оккупации. Она мертвая, понял? И она, и я, и ты тоже. Протри свои паршивые зенки: мы под землей! Под нами земля, над нами тоже земля (парень ткнул пальцем в черный потолок со странным рисунком, похожим на речное дно), и вокруг нас, и в нас. Мы - это земля. УЖЕ земля. Мы бродим здесь, а не лежим в гробах, потому что хоронил нас сель, а не человек. А ее труп полили бензином и сожгли, когда в сорок третьем фрицы драпали из Киева. Понял? Юра зашатался, икнул и сел. Его тошнило. Значит, все они мертвецы. И он. И этот парень. А вдруг гитарист сейчас набросится на него и чего доброго начнет грызть, кусать и рвать на части?! Кто его знает, какие они, покойники... - Ты чего? Сдрейфил? - участливо спросил парень. Юра быстро кивнул.Мертвецов испугался? Эх, деточка! Ты же сам такой, как я. Ворон ворону глаз не выклюет, заруби это на своем сопливом носу. Впрочем, я тебя понимаю. Еще гениальный Пушкин сказал:
Боже, парень я несильный! Съест меня упырь совсем, Коли сам земли могильной Я с молитвою не съем.
Молитвы ты никакой не знаешь, тут и гадать нечего. Но горсть землицы предложить тебе могу. Вот, получи и распишись. Юра с отвращением оттолкнул руку парня... и тут словно какая-то невидимая пружина соскочила внутри. Он весь затрясся, упал на спину и царапая ногтями земляной пол истерически завопил: - Нет, нет! Я хочу назад! Пустите меня, пустите! - Кто тебя держит? Попробуй. Со странной смесью иронии и участия гитарист наблюдал, как Юра перевернулся на живот, встал на четвереньки, вскарабкался по стоявшей наклонно балке и прыгнул вверх. Ладони скользнули по потолку, и их обожгло неведомым огнем. Юра взвизгнул, свалился на груду кирпича, не обращая ни малейшего внимания на раздирающую боль в пальцах опять вскарабкался по балке, опять прыгнул, обжегся, упал... - Может, хватит? - устало спросил парень после пятой неудачной попытки. Юра обессиленно привалился боком к балке. Никакой боли от ушибов он не чувствовал, словно вовсе и не падал несколько раз подряд с шестиметровой высоты. Зато ладони и пальцы буквально горели. Юра сидел и громко всхлипывал. Гитарист обнял его за плечи и попытался утешить: - Ну-ну, что ты, что ты! Не надо. Это все ни к чему. Теперь тебе наверх не попасть просто так... Да не хнычь ты, рева-корова! Мужик ты или баба, в конце концов?! Юра по-детски отпихивался локтями и все продолжал рыдать. Наконец он немного успокоился и невнятно проговорил сквозь всхлипывания: - Я здесь не хо-чу... Я хочу назад... Там у меня мам... мам... мам-ма оста-лась... Как она без меня?.. Батя на войне... Баба Маня ум... ум... умер-ла... Одна мам-ка... Братан стар... ший уе... уе... уехал... Сестра за-муж... Од-дна она... Назад хочу... Там светло... - Нет тебе назад дороги,- парень сочувственно вздохнул.- А реветь прекрати. Нехорошо. Ну что тебе сделать? Песенку спеть? Ладно, нюня, слушай:
А на кладбище все спокойненько, Все там померли, все покойники, Ну а также там по традиции Ни дружинников, ни милиции...
О-о-о-ой, замолчи! Ну пошутил я неудачно, ну дурак я! Ну что ты сделаешь,гитарист нервно забил по струнам, потому что Юра разрыдался пуще прежнего. - Вот брошу тебя здесь, и плачь сколько влезет,- пригрозил он. В этот момент на вздрагивающее плечо Юры легла нежная ледяная ручка. Он всхлипнул в последний раз, вытянулся, медленно отнял заплаканное лицо от ладоней и замер. Рука ласково погладила плечи, спину, потом маленькие пальчики зарылись в его мягкие волосы на затылке. Юра прекрасно ЗНАЛ, кто ласкает его, поэтому не смел обернуться, чтобы не заглянуть ненароком в темно-карие глаза, мертвые много лет, чтобы не увидеть прекрасное нагое тело, бледную прозрачную кожу... Юра почувствовал, что краснеет. Гитарист смотрел ему за спину выпучив глаза. - Ты все еще не остыл. Тепло. Я уже почти забыла, какое оно приятное и ласковое. Как хорошо! Низкий голос девушки окончательно успокоил Юру. Он обмяк и завороженно слушал. - Встань и посмотри мне в глаза. Не бойся. Юра робко повиновался. Гитарист цокнул языком. - Вот это да! Везет же некоторым. И приласкают их, и утешат... Слушай, да я-то ведь тоже теплый!.. - Помолчи,- сказала девушка, даже не взглянув на гитариста. Тот послушно зажал рот ладонью, скорчил насмешливую рожу и отвернулся. - Ты пошел за мной,- продолжала девушка.- пошел и заблудился. Потерял путь. Всем мужчинам нужна путеводная нить. Иди за мной. Дай руку, чтобы не потеряться во второй раз. Дай руку, я так соскучилась по теплу. Она поднялась и протянула Юре свечку, брошенную на земляной пол во время тщетных попыток освободиться из плена тьмы. Он отдернул руку, боясь обжечься. - Это мертвое пламя,- сказала девушка и совершенно спокойно провела ладонью над огоньком. Юра недоверчиво повторил ее движение и почувствовал, что ровное немигающее пламя свечи действительно ХОЛОДНОЕ. Он слабо удивился тому, что не заметил этого сам, взял девушку за ледяную руку и послушно последовал за ней. - Эй, меня забыли! - спохватился парень, подобрал гитару, пристроил на грифе свою свечку и запел "Зубоврачебный романс". Он держался шагах в пяти позади от них и старался идти не очень быстро, чтобы не сокращать дистанцию. Юра молчал. Ему нравилось идти рука об руку с незнакомкой. Не надо было ни о чем думать и заботиться: его вели куда-то в неизвестность; но ПУСТЬ в неизвестность, зато О НЕМ ЗАБОТИЛИСЬ, ЗА НЕГО РЕШАЛИ. Юра был слишком молод, чтобы спокойно встретить как должное все, что свалилось на него несколько часов назад. Девушка дала именно то, чего ему так не доставало. Она как бы схватила и удержала хрупкими алебастрово-белыми ручками гнет подземной тьмы, давая юноше возможность отдышаться. И несмотря на ледяную холодность ее рукопожатия Юре было почему-то необычайно тепло рядом с ней. - Как тебя зовут? - спросил он наконец. - Судя по тому, что она норовит дать тебе путеводную нить, зовут ее не иначе как Ариадной, то есть Адой. Хоть на Тезея ты явно не тянешь,донесся сзади насмешливый голос гитариста. Что свидетельствовало о наглом беззастенчивом подслушивании, несмотря на кажущееся самозабвение от перезвона струн и собственного пения. - Судя по тому, как неловко ты вмешиваешься в разговор, тебя следует назвать Медведем, или проще Мишей. Хотя на самом деле это имя имеет совсем другое значение*,- отрезала девушка. Гитарист удивленно присвиснул.
