Дино Буццати - Линкор смерти
Старик рассмеялся. Заулыбались и стоявшие вблизи люди.
— Какой там корабль! — махнул рукой старик. — Целый плавучий стадион. Вот люди не дадут соврать — натуральный стадион. На пятьсот тыщ человек. Сказывали, будто в сорок восьмом году там будет олимпиада в честь победы Гитлера над всем светом.
Регюлюс почувствовал себя безнадежно разочарованным, обманутым в своих надеждах и смертельно усталым.
— А почему его строили втайне? — спросил он с отсутствующим видом.
— Почем нам знать? Может, хотели народ удивить, позабавить. За войну-то люди чего только не натерпелись. — Старик опять вздохнул.
— И вы там тоже работали? — спросил Регюлюс так же машинально.
— Нет, — покачал головой старик. — Наших туда не брали. С Рюгена там никого не было. Они откуда-то своих привозили. Прямо тыщи, тыщи, и все молодые, здоровые. Мы тогда, помнится, в толк взять не могли, почему их на фронт не берут.
— Ну а сами стройку вы видели? — снова поинтересовался капитан.
— Стройку? — старик усмехнулся. — Увидишь ее, как же! Там все было колючей проволокой огорожено, по ней ток пропущен, тронешь — убьет. Да еще вокруг часовые день и ночь ходят. Дальше — пустырь. За пустырем — стена, и опять колючая проволока. А на стене часовые. У них приказ был: чуть что — стрелять.
— Что же потом со всем этим стало? — у Регюлюса замерло сердце от неясного предчувствия.
— Потом все уничтожили, — поморщился старик. — От злости, должно быть. Дали приказ, ну и шарахнули все разом. Дня четыре там бабахало, земля дрожала.
— А теперь там что? — Регюлюс старался не выдать своего волнения.
— Да ничего. Хлам какой-то, битый кирпич.
— И где же это? — не утерпел капитан.
Свершилось. Теперь его отведут туда.
Наконец Гуго Регюлюс на месте. Именно здесь Гитлер когда-то приказал построить самый большой в мире стадион. На нем он собирался праздновать свой триумф, свое торжество, свою блистательную победу. Такая помпезная нелепость могла прийти в голову разве что бесноватому фюреру — праздновать победу на плавучем стадионе. Бывший капитан третьего ранга жадно вглядывался в поросшие бурьяном обломки. И чем больше смотрел, тем больше утверждался в мысли, что слух о стадионе был пущен для маскировки. У него, Регюлюса, наметанный глаз, его не проведешь. Эти развалины и есть то, что он ищет многие месяцы.
Капитан остановился у края огромной ямы, поросшей травой. Яма уходила в море. Рядом серели вывороченные из земли камни, краснели остатки кирпичной кладки, ржаво топорщились покорежанные металлические конструкции. Там и тут торчали какие-то убогие кустики, зеленела сорная трава.
Реполюс на глазок прикинул длину углубления: метров пятьсот, не меньше. Он попытался оценить глубину, ширину. Присмотревшись к металлическим обломкам, отчетливо различил кусок рельса, сломанный подъемный кран, понтоны, балки, металлические листы. У самых его ног из-под земли высовывалась гильза снаряда. На бывшего капитана словно повеяло полузабытым, но родным духом военного корабля: смесью мазута, свежей краски, раскаленного металла, матросского пота.
Так вот оно какое — «специальное подразделение 9000». Здесь хотели построить боевой корабль невиданных размеров. Впрочем, почему — хотели? Здесь его и построили, спустили на воду, благословили на неведомое дальнее плавание. Теперь о чудо-корабле никто не знает, поскольку знавшие о нем свято хранят его тайну. Если только они живы, знавшие… Если не погребены все до единого в недрах земли или в океанской пучине.
Регюлюс долго бродил по заброшенной верфи. Находил ржавые обрывки колючей проволоки, набрел на остатки той самой стены, что некогда огораживала строительство. Вот тут работали те, кто составлял секретное «специальное подразделение 9000». В этих времянках жили они долгие месяцы, а может, гиды, отгороженные от всего мира, от его горестей и надежд. Они не знали, что творится по ту сторону стены, но и там, во внешнем мире, вряд ли представляли, что творится за кирпичной стеной и колючей проволокой. Высшие чины военно-морского ведомства, в свое время давшие распоряжение о создании базы, никогда не навещали свое детище.
Да, когда-то тут кипела работа, а теперь лишь безжизненно серела каменистая пустыня. В самой ее середине, у моря, зияло пустотой то место, где некогда стоял чудо-корабль, а ныне мрачным знаком раззора и упадка кружило крикливое воронье. Надо всем свинцово серело балтийское небо, и ветер злобно гнал к холодному горизонту рваные, неопрятные тучи. Они обреченно бежали в промозглую даль, где никто не живет, где негде согреться и отдохнуть.
Завеса тайны слегка приподнялась над «специальным подразделением 9000». Это вселило надежду и вдохновило бывшего капитана на новые поиски. Регюлюс был тверд и преисполнен решимости искать, чего бы ему не стоило. Если для разгадки мучившей его тайны понадобится вся оставшаяся жизнь, — он не остановится, не постоит за ценой… Шел март сорок шестого года.
Однако длительные усилия и жертвы оказались не нужны. Тайна, страшная, мрачная тайна раскрылась почти сама собой.
Как-то в одной гамбургской газете, в отделе уголовной хроники, Регюлюс наткнулся на коротенькую заметку из Киля. В городском парке был найден истекающий кровью человек, пытавшийся покончить с собой. В руке он держал пистолет, которым и нанес себе тяжелую рану в голову. Как выяснилось, самоубийца — бывший унтер-офицер военно-морского флота по имени Вильгельм Унтермайер. После войны был интернирован в Латинскую Америку, незадолго до трагического происшествия вернулся домой. Причины самоубийства не установлены.
Разумеется, это Вилли Унтермайер! Тот самый, с кем Регюлюс многие годы просидел бок о бок в военно-морском министерстве. Даже был его начальником… Потом Унтермайер исчез по секретному предписанию, был якобы направлен в «специальное подразделение 9000».
Регюлюс не мешкая отправился в Киль, в больницу. Унтермайер был еще жив. Лицо его едва просматривалось сквозь бинты. Больной говорил, говорил, почти безостановочно. Слушать его бред окружающим было невыносимо тяжко. Время от времени ему делали уколы, и тогда он забывался глубоким сном. Ранение тяжелое, сказали Регюлюсу врачи, положение больного безнадежное, вряд ли он выживет.
Регюлюс решил навестить родных Унтермайера. Но ни жена, ни отец не могли толком объяснить, что произошло. Пошел второй месяц, как Вилли вернулся домой. Он очень переменился-и прежде нелюдимый, совсем замкнулся в себе, все время молчал, сторонился людей. В разговоры ни с кем не вступал, о прошлом не рассказывал. Сказал только, что служил на военном судне, которое в конце войны было затоплено экипажем. Его, Унтермайера, интернировали и отправили в Аргентину. Там он и жил себе потихоньку, покуда его не репатриировали. А вот что это было за судно, откуда оно взялось и где затонуло — об этом он никому не сказал ни слова. И вот что еще непонятно. По возвращении на родину Унтермайер и не подумал написать Регюлюсу или вообще как-то сообщить о себе. А ведь знал, что капитану небезразлична его судьба. Жена как-то сказала: «Что ж ты не напишешь капитану? Он ведь искал тебя, беспокоился, специально приезжал к нам в город. Он будет рад, что ты вернулся». «Да-да, надо написать», — кивнул Вилли. Однако так ничего и не написал.
