Виталий Забирко - Пришествие цивилизации (сборник)
— Нашел, — удовлетворенно буркнул он и стал взгромождаться на табурет. — Узнаешь? — спросил он, усевшись, и сунул в лицо Камилу сучок.
Это был погнутый крест черного железа с выбитым на нем изображением худого голого человека с козлиной бородкой и выпирающими ребрами.
— Нет, — сказал Камил, — это не мое. Я его вообще никогда не видел.
— Не видел, — хмыкнул бородач. — Не твой, говоришь. А раз не видел, не твое, так плюнь на него.
— Чего? — Камил удивленно заморгал глазами.
— Плюнь, плюнь, — ехидно подзадорил бородач. — Ну, чего же ты?
Камил вытаращился на него. И взрослый вроде бы дядька, а такое предлагает… Да мама только за один плевок себе под ноги, тихонько, исподтишка, не говоря уже о «смачном цыке» сквозь щербатые зубы, гордости шепелявого Стася, все губы бы поотбивала! Шутит он, что ли?
Камил оглянулся по сторонам, словно ища подтверждения своему заключению, но увидел только злорадную ухмылку лохматого мальчишки. И тогда Камила охватила злость. Что он злорадничает, что ему надо? Что им вообще от меня надо?! И он плюнул на крест.
Бородач вздрогнул, и ехидная искорка в его глазах исчезла. Он что-то невнятно выдавил горлом, затем откашлялся и, уже на этот раз недоверчиво, попросил: — А ну, еще… а? Камил плюнул снова и на этот раз вместо креста попал дядьке на кулак. Ну, вот, подумал он и сжался. Сперва просил, просил… А сейчас ударит по губам как мама.
Но дядька почему-то не ударил. Удивленно оглядел кулак, затем вытер его об колено и, кряхтя, начал слезать с табурета.
— И откуда-то ты родом? — спросил он уже совсем миролюбиво.
Краем глаза Камил заметил, что лицо у мальчишки вытянулось, и он ошарашено моргает глазами.
— Я вообще в городе живу, — сказал Камил, — а в село мы с мамой приехали к тете Аге. — В село, — как-то тоскливо вздохнул бородач и, повернувшись, зашаркал к дверям. — Где оно теперь, это село. Сожгли все. — В дверях он приостановился и устало сказал: — Никакой он не лазутчик. Ошибся ты, Борта. На крест он плюнул, а на этот счет у них строго — ересь. Да и говорит он по-нашему. Правда, чудно как-то, на верхнегорский говор похоже, но по-нашему. Да и мал он для лазутчика-то.
— Я же говорила, — облегченно выдохнула женщина. Она подошла к Камилу и ласково погладила его по голове.
— Больно?
Лохматый мальчишка начал бочком пробираться к дверям, но женщина увидела маневр и схватила его за безрукавку.
— Куда? Изверг! — Она отвесила ему оплеуху. — Натворил беды, а теперь в кусты?!
Мальчишка насуплено молчал, ухо у него начало багроветь.
— Что стоишь? — женщина легонько подтолкнула его к Камилу.
Мальчишка шмыгнул носом, но все-таки подошел. — Ты, это… — сказал он и начал ковырять пол пяткой. — Я думал, ты из псов Христа… — Он еще немного поковырял пол, затем поднял на Камила глаза и сказал: — Меня Бортишком зовут. Через полчаса Камил с Бортишком облазили весь замок от винного погреба, сырого и холодного, заставленного сорокаведерными бочками из мореного дуба, до душного и пыльного чердака, пропахшего солнцем, пылью и ягодами, сушившимися здесь на глиняном полу. За это время Камил узнал, что хромого бородача зовут Порту, и он долго и безуспешно пытался правильно вымолвить это имя, что в молодости Порту был славным воином и отчаянным рубакой, но в неравной стычке с разбойниками был ранен в ногу, и из-за увечья пришлось оставить ратное дело, и он стал конюхом в замке. Ласковую женщину звали Марженка, и, когда Камил узнал, что она мать Бортишка, то очень удивился — как это можно свою мать называть Марженка, а не просто мама, тем более, что это имя больше подходит для какой-нибудь сопливой девчонки, которую можно, а иногда просто-таки и нужно, потягать за косы, но вовсе не для взрослой женщины. Отец же Бортишка, воевода Козин, достославный и храбрый, три дня тому собрал дружину и по зову князя двинулся на защиту исконно своих земель от вторжения Крестова воинства. И с тех пор от него ни слуху, ни духу, ни гонца, ни весточки. Марженка изнервничалась вся, тихонько плачет по ночам. Порту тоже ходит хмурый, только то и делает, что скребет и чистит оставшихся лошадей, а они от него уже начинают отбрыкиваться и коситься, словно он с них шкуру снимает…
Марженка накормила их мясным обедом без хлеба, ложек и вилок. Камил сначала стеснялся при взрослых брать куски руками, но попросить вилку так и не отважился и, глядя на Бортишка, который уписывал мясо за обе грязные щеки, так что жир стекал по подбородку, тоже решился. Марженка сидела напротив и смотрела на них ласковыми и грустными глазами. Когда они кончили есть, Бортишек размазал грязь по подбородку, а затем вытер жирные руки о волосы. Камил в знак солидарности вытер руки о штаны. Странно, но Марженка по этому поводу ничего не сказала.
Потом они играли во дворе, снова лазали в погреб и на чердак за сушеными ягодами, путались под ногами у Марженки, хлопотавшей по хозяйству, торчали на конюшне. Наконец, когда они в очередной раз спустились с чердака с полными горстями сушки, Камил почувствовал, что у него начинает болеть голова, и тогда он вспомнил о маме. Солнце было уже низко, и он стал прощаться.
Бортишек подвел его к перелазу и на прощанье высыпал свои ягоды ему за пазуху.
— Маме передашь, — серьезно сказал он.
Камилу стало смешно. Мама — и вдруг будет лакомиться черными пропыленными ягодами. Да она все у него отберет и выбросит, если, конечно, он их ей покажет. Она же никогда не поймет, какие они вкусные!
— Только ты ей не говори, где взял, — продолжал Бортишек. — Ты вообще никому не говори, где был и где находится наш замок.
— Угу, — кивнул Камил.
Они постояли, помолчали немного.
— Ты еще приходи к нам. Поиграем…
— Угу. Приду, — снова кивнул Камил и, рассовав по карманам зажатую в кулаках сушку, вскарабкался на стену.
— Так ты никому не скажешь? — вдогонку ему повторил вопрос Бортишек.
Камил обернулся.
— Нет. Даю слово.
Бортишек заулыбался.
— Хорошо, мы тебе верим, — сказал он.
Камил улыбнулся в ответ.
— До свиданья! — подмигнул он и спрыгнул со стены на ту сторону.
Два часа потратил Йон-воевода со своими латниками на поиски Камила среди развалин Козинского замка, но так ничего и не обнаружил. Камил как в воду канул.
— Вот тут он на стену влез, — ныл под боком Стрига. — А потом… Потом…
— Следить нужно было тогда, а не потом! — раздраженно оборвал Йон.
Половине ребят уже порядком надоели бесплодные поиски, и они начали рассаживаться в тени кустов. Йон посмотрел на них, махнул рукой и тоже сел у стены.
