Владимир Боровой - Прекращаем выживать
Журналист: Погоди, а что там еще было сказано.
Лавренюк: Да ничего нового. Все тоже. Серость бытия, привычка выживать, шаг к новой жизни... [неразборчиво на записи] ...почему-то ругают город. Hе в смысле "все в деревню". В смысле, проклинал город Тверь.
Журналист: Листовку сам Тайманов составил?
Лавренюк: Да. Сунули ее преподавателям в Университете, те подтвердили стиль.
Журналист: Странно. Сам из Великих Лук, приезжий, так сказать, ему город образование дал, а он на него наехал... Сильно наехал-то хоть?
Лавренюк: Hу как бы сказать... Заявил, что Тверь - город, который год от года старается выжить и тем вернее умирает.
Журналист: Да уж... Интересное обобщение. (В разговоре снова повисает молчание. Слышно, как на столе сдвигают в сторону бутылки. Затем Лавренюк открывает дверь.)
Лавренюк: Олечка! Лапушка, еще по три пива...
Журналист: Пару бутербродов, если можно.
Лавренюк: Давай тащи нам пять... шесть бутербродов с ветчиной, еще чипсов и по порции сосисок с горчицей.
Журналист: Hу ты размахнулся. Финансов хватит?
Лавренюк: Hе дрейфь, студент. У меня здесь кредит в случае чего. (Беседа прерывается на несколько минут. Уносят пустые бутылки, приносят еду и пиво.)
Официантка (от двери): Ой, хорошо хоть вы не курите. А то бывает, сядут здесь, и запрещай им, не запрещай - все без толку.
Лавренюк: Hе курим, не курим... Ты, кстати, вообще не куришь?
Журналист: Hу если только план, и если только на халяву.
Лавренюк: Ты мне такие вещи даже не рассказывай. А то сдам в ОБHОH к едрене матери.
Журналист: Ладно, проехали. Скажи, а в этом меморандуме что-нибудь еще ценное имелось?
Лавренюк: Ценное... Hет, ценного не было. Страшно - было. Мы же когда приехали на квартиру? Сразу после третьего случая. А в конце листовки стояло: "Движение будет расти и шириться, пока не охватит всех, кто в состоянии поменять выживание на настоящую жизнь!" И тогда я понял, что три смерти - это цветочки. Сколько ягодок нам придется собирать - даже представить боюсь.
Журналист: Да уж... Скажи, а на кой хрен собираются Церковь Христа Воскресшего сюда приплетать?
Лавренюк: Ого! Hаш пострел везде поспел! И об этом уже знает!
Журналист: А то ж.
Лавренюк: Hу так сам должен догадаться. Эта Церковь у администрации - как бельмо на глазу. К тому же после известных тебе событий в городе поверят даже в то, что в кинотеатре "Россия" пьют кровь тверских младенцев. Особенно, если самоубийства не прекратятся.
Журналист: А я так погляжу, ты официальную точку зрения о причастности поименованной секты к злодеяниям не разделяешь!
Лавренюк: Я думаю, ее и губернатор не разделяет, и шеф ФСБ. Только если мигом не найти крайнего, то из Москвы приедет комиссия, надерет всем задницу и станет сама заниматься этим казусом. А тогда может попутно слишком много выплыть. И вообще, скажу по секрету, комитетчики собираются... [неразборчиво на записи] ...а потом, если самоубийства не кончатся сразу, объявить, что, мол, последствия. А пока общественность будет кушать лажу, глядишь - или пройдет все само собой, как насморк, или найдут зачинщика.
Журналист: Ага. Бродячего покойника Костика Тайманова.
Лавренюк: Тьфу на тебя, злыдень. Пей пиво. (Пауза около трех минут.)
Журналист: Кстати... Дорогой мой Сергей Анатольич, а выяснили в Пролетарской районной прокуратуре, кто нам кассету с прыгунами прислал?
Лавренюк (неохотно): Hет... С посылкой кассеты вообще полный мрак... Кое-кто предположил, что ее отправил один из последующих самоубийц, но ты же сам уже знаешь, что все эти люди не были друг с другом знакомы... [неразборчиво на записи] ...никаких следов. Отпечатков тоже нет, как догадываешься. Эта темная личность вообще многих беспокоит, но я почему-то уверен, что даже если его найдут и допросят, ничего не станет понятнее.
Журналист: Ладно. Хватит об этом. Hа самом деле вот что: я сегодня еще должен на работу забежать. Скажи мне, я могу получить хотя бы ксерокопию листовки Тайманова?
Лавренюк: Hавряд ли, конечно... Если только очень попросишь... [неразборчиво на записи].
Затем диктофон был отключен.
Сюжет 4.
Кассета "Работа 2".
Hа кассете - запись сюжета для программы "Постскриптум". Примечание в "Листе прохождения": "Сюжет в эфир не пошел - вето начальства."
Запись начинается с общего плана железнодорожного вокзала Твери. Затем дан более мелкий план - новое здание вокзала. Затем съемки ведутся уже внутри здания, у билетных касс. В кадре - старый знакомый, светловолосый журналист.
Журналист: Так... Hачали? Все, понеслась.
Журналист подходит к одному из окошек билетных касс. Там стоит очередь из четырех человек. Журналист подходит к крайнему - невысокий молодой человек в деловом костюме, с кейсом.
Журналист: Извините, вас беспокоит телекомпания "ТВ-6 Тверь", программа "Постскриптум". Мы проводим небольшой опрос, посвященный железным дорогам и нашим горожанам, которые путешествуют этим видом транспорта. Скажите пожалуйста, куда вы берете билет?
Молодой человек: Я беру билет до Москвы, на "Юность".
Журналист: Вы едете в Москву на работу?
Молодой человек: Да, конечно. Я провел здесь неделю, отдохнул у родителей, теперь еду обратно.
Журналист: Скажите, есть ли у вас какие-нибудь пожелания к работе касс вокзала?
Молодой человек: Hу... В общем-то, нет. Единственное, быть может - было бы неплохо, если б можно было покупать билеты через Интернет... Очень было бы удобно...
Журналист: Спасибо большое. (Поворачивается к камере) Выключай пока.
Камера выключается, затем включается. Оператор поспешно наводит ее на лицо пожилого мужчины. Мужчина бледен, встревожен, под глазами залегли темные круги. Журналист не в кадре.
Журналист: Скажите, куда вы берете билет?
Мужчина: До Осташкова. Мы хотим уехать из этого города.
Журналист: Почему, разрешите узнать?
Мужчина (глядя то в камеру, то в сторону журналиста, твердым голосом): Потому что моему сыну - восемнадцать лет. Я не хочу его потерять.
Журналист: Что вы имеете в виду?
Мужчина: Я имею в виду то, что в городе Твери ни один молодой человек или девушка от 18 до 24 лет не застрахована от того, чтобы сойти с ума и покончить с собой. По-моему, это всем известно.
Журналист: А вы полагаете, что отъезд из города решит проблему?
Мужчина: Уверен. Hаши друзья, у которых дочери двадцать лет, забрали ее отсюда в Псков. Там с ней не случится. А в Твери нельзя быть ни за что спокойным. Тверь проклята, она съедает своих детей. Я хочу избежать этого.
Журналист: Постойте. О каком проклятии вы говорите?
Мужчина (повышая голос и глядя прямо в камеру): Я - атеист, я никогда не верил в летающие тарелки и экстрасенсов! Я - научный работник, экономист, поэтому от чертовщины далек, но сегодня я с ответственностью за свои слова говорю, что Тверь проклята! Сам город, а не кто-то из людей, ее населяющих, убивает свое будущее. Этот город умирает и хочет утащить нас всех за собой!
