Евгения Привезенцева - Город, который спал
– Ты не можешь напиться, любимая. Ведь ты из воздуха и камня. Камни не пьянеют.
Нервно дернула крылом. Разве люди, когда нервничают, шевелят крыльями?
– Ты ведь любишь летать, полетай… Мне так нравится это.
Она распахнула крылья и прыгнула вниз. Воздух зазвенел и подхватил ее, плети воздуха, нагретые несуществующим светом. Она сделала виток вокруг здания и закрыла глаза. Со всех сторон от нее было теплое и дружелюбное существо. Оно спало и улыбалось ей во сне. И Ная ворвалась в этот сон, закружила его цветным радостным калейдоскопом. И город засмеялся.
Разве люди вторгаются в чужие сны?
– Любимая…
Йен медленно брел по покатому склону. Он часто приходил сюда, благо гибкий график позволял недельные вылазки в горы. Эта красавица, окруженная огромной воронкой кряжей, напоминала округлую сердцевину хризантемы. Она, несомненно, стоила того, чтобы два дня пробираться к ее подножию через нагромождение скал. Йен чувствовал здесь удивительное умиротворение, какое бывает только в очень древних местах, пропитанных гремучей смесью пустоты и энергии. Потомственный эмпат не просто видел ландшафт, он чувствовал сонное спокойствие этой горы всем телом. Так отдохнуть, как здесь, ему не удавалось даже во время ежегодного отпуска в лучшем санатории планеты. Три дня шагать по белому снегу или месяц расслабляться под руками талантливых массажистов, в обществе подобранных компанией по его вкусу красоток? Если бы ему пришлось выбирать, он бы не задумывался. Сейчас он уже почти подобрался к вершине, еще два дня, и можно будет сделать привал на той стороне и поспать. Но Йен оттягивал этот момент, как только мог. Он сел на плотный бриллиантовый снег и, сузив зрачки, уставился на солнце. Поднявшийся ветер путал волосы и швырял ему в лицо щекочущиеся крупинки.
Город тихо и ласково баюкал своего любимого духа, вслушиваясь в ее мысли и окружая ее коконом снов, которые она для него придумывала.
Она хотела увидеть людей. Она так давно их не встречала, три тысячи лет. Она помнила, что сама когда-то была человеком. Она скучала.
– Что же ты раньше не сказала?
Ты так сладко спал…
Он пропустил тот момент, когда его ощущения начали меняться. Йен решил, что достаточно отдохнул и чувствует в себе силы идти дальше, хотя он просидел на снегу максимум пять минут. Он поднялся и, слегка покачиваясь от дурманящей мощи этого места, зашагал к вершине. В ушах стучала кровь, а сила все нарастала. И только когда чужие эмоции штопором ввинтились в мозг, повалив его на землю, он понял, что удивительное, пьянящее ощущение пробуждения принадлежало не ему. Через минуту перестало двоиться в глазах, и он смог поднять голову. Сначала он решил, что у него галлюцинации – по всей поверхности горы снег начал проседать неровными пластами. Он вытянул уши, надеясь, что хоть слух подскажет ему, что на самом деле все так же, как и было. А затем он сам с диким воплем провалился куда-то вниз.
Очнулся Йен на каменном уступе, выдающемся метра на полтора. Он рефлекторно выпустил когти и вцепился ими в покрывавший площадку лед – под ним была пропасть. Затем встал и осмотрелся. Надежда на безобидное и вполне поправимое помутнение рассудка медленно таяла. Йен стоял на явно рукотворном балконе перед дверным проемом. Через лед было видно вырезанные в камне цветы, обрамлявшие проход. Дверь шептала и манила, камни рассказывали историю тысячелетий, безупречно подогнанные плиты соблазняли эмпата покрытыми патиной времени ощущениями. Йен уже сделал первый шаг, когда раздался далекий гул, переходящий в грохот, и из двери вылетело облачко ледяной крошки.
Город чихнул. Город проснулся.
