Владимир Рыбин - Симбиоз
- Робот Нины по-прежнему молчит? - в свою очередь, спросил Брянов.
- Молчит.
- Значит, непосредственной опасности пока нет.
- А если робот как-нибудь нейтрализован?
- Он бы успел подать сигнал бедствия. В любом случае успел бы.
- Вы что же - висите и ждете?
- Ведем переговоры с птицами.
- Ну и как? - В голосе Большакова была ирония.
- Узнаем, сообщим, - ответил Брянов и демонстративно отвернулся от экрана связи с звездолетом.
Робот между тем расспрашивал о ззумах. Это были те самые четырехлапые черные жуки, которых космолетчики случайно увидели утром. Жуки пеленают умерших аев в коконы, а потом за этими коконами приползают уххи. На вопрос, почему ззумы выполняют эту работу, последовал ответ, что они боятся уххов и служат им.
А время шло. Солнце поднималось все выше, нагревая воздух над поляной. Переговариваясь, робот медленно переполз в тень леса, что, впрочем, не вызвало беспокойства аев. Похоже было, что они вообще ничего не опасались, рассказывали о себе, о ззумах с подкупающей откровенностью. И ничего сами не спрашивали. Тогда робот задал прямой вопрос: не видели ли они, куда делся вышедший из аппарата человек? Спрашивал он это долго, объясняя и так и этак, стараясь, чтобы его правильно поняли.
Слушая эти монотонные пересвисты, Брянов оглядывал полиэкран. Все на нем было без изменений: сверкающая в солнечных лучах жесткая гребенка леса, порхающие птицы-мотыльки, поле, поросшее жесткой травой, испещренное воронками, взбугренное. И в то же время ему показалось, будто что-то изменилось на этом поле. Брянов еще и еще раз обежал глазами экранные клеточки и вдруг заметил, что один из холмиков вроде бы вырос в размерах, и трава на нем шевелилась, словно под ветром.
Вдруг этот холм раскололся, и из него вертикально вверх полоснуло слишком хорошо знакомое космолетчикам оранжевое пламя плазменного излучения. И вслед за этим сразу же, без паузы, зачастил сигнал бедствия.
Робот, разговаривавший с аями, бросился к вспучившемуся холму. Аи шарахнулись в другую сторону, в лес, расселись на ветках рядками, как зрители в театре, заинтересованно следили за происходящим. Похоже, их вовсе не пугало пламя, и страшились они только одного - пересекать невидимую черту, обозначенную линией воронок и холмов.
Пламя опадало медленно. Но еще до того, как оно опало, из холма поднялось что-то бесформенное и пошло к центру поля. С него ошметками опадала черная дернина. Скоро в нем можно было узнать робота. Белая паутина космами свалявшегося войлока опутывала его, свисала с излучателей и антенн, волочилась следом. На вытянутых манипуляторах он нес большой белый кокон. Второй робот подбежал к нему, ловко перехватил кокон, и они один за другим еще быстрей покатились к тому месту, где в нескольких метрах от поверхности помигивал желтый импульс, обозначавший конец нити.
"Вибрик" осел немного, когда оба робота повисли на нити, качнулся и медленно пошел вверх, втягивая в себя тяжелую ношу.
- Хочешь увести аппарат? - спросил Устьянцев, когда они поднялись уже на добрый километр.
- Потом вернемся, - ответил Брянов.
- Я бы не спешил. Выясним, что с Ниной...
- Спит Нина, спит в коконе. - Он кивнул на ее персональный пульт, где теперь светились все приборы, обозначая дыхание, температуру, давление крови.
- Слишком беспокойно спит. Кошмары. - Устьянцев, в свою очередь, кивнул на небольшой светившийся малиново прибор - психометр. - И понаблюдать надо бы за полем. Другого такого случая может не представиться.
Брянов поморщился и перевел аппарат в режим равновесия.
Через четверть часа в карантинной камере они разрезали упругую паутину кокона. Нина проснулась, и сразу резко подскочили все параметры ее организма: участилось дыхание, даже повысилась температура тела.
- Какой ужас! - вскрикнула Нина. - Они их едят!
- Кто? - спросил Брянов, удивляясь тому, что легкий скафандр Нины был совершенно цел и что облепленные паутинной слизью легкие антенны переговорных устройств работали исправно.
Роботы хлопотали над анализами паутинной ткани, слизи, воздуха в камере, а Брянов тщетно пытался оттереть прозрачный пластик шлема, чтобы увидеть наконец лицо Нины.
- Кто кого ест? - переспросил он.
- Ззумы... аев, - с отвращением выдохнула Нина.
- Уххи?..
- Нет никаких уххов, совсем нет. Это выдумка.
- Чья? - усмехнулся Брянов. Он не испытывал никакой тревоги, а необычные названия - аи, ззумы, уххи - его просто забавляли.
- Да этих же... людоедов.
- Людоедов?
- Как их еще назвать?!
- Все правильно, - сказал Брянов. - Обычный симбиоз. Одни организмы что-то дают другим и что-то берут от них.
- Это не симбиоз! - выкрикнула Нина. - Это обман!
- Успокойся. - Брянов погладил ее по плечу. - Все изучим, во всем разберемся.
- Нет, тут надо вмешаться.
- Вмешаться? Во что?
- В их... взаимоотношения.
- Так сразу и вмешаться...
Он наконец отчистил шлем и увидел глаза Нины - большие, почти безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно - тяжело, мучительно, словно сквозь сон.
- Почему ты ушла из "вибрика", оставив все открытым? - спросил он. - Куда ты шла?.. Можешь объяснить?..
- Могу, - нехотя отозвалась Нина и надолго замолчала.
Брянов терпеливо ждал. Постукивали роботы, торопясь выполнить многочисленные свои дела. Часто пульсирующе гудел "вибрик", нейтрализуя гравитацию.
- Могу, - повторила она. - Эта... похожая на Сонечку... просила отнести ее в лес... Она так плакала...
- Ну и что?!
Брянов хотел сказать, что это не объяснение, что его интересуют не внешние причины, а мотивы противоестественных для космолетчика поступков.
- А ты бы не пожалел? - опередила его Нина. - Ты бы не пожалел, когда плачет и говорит, что если останется на поле днем, то ее заберут уххи? Разве мы совсем растеряли доброту - основную человеческую добродетель? Разве недоброжелательство - первая заповедь космолетчика?..
- Но нельзя при этом нарушать порядок, рисковать...
- Я ничем не рисковала.
- Рисковала. И не только собой.
- Но ведь все обошлось...
- Это еще неизвестно. Мы недостаточно знаем планету. "Вибрику" теперь предстоит карантин.
- Ты боишься одиночества? - игриво спросила она. - Даже со мной?..
- Мы не каждый по себе, - перебил он ее. - Мы единый организм, и никто из нас не вправе без общего согласия рисковать даже самим собой.
- Если будем согласовывать каждое свое желание, мы обречем население звездолета на вымирание.
- Не преувеличивай, - сказал Брянов. - Благодушие, как видно, главная зараза этой планеты. Это оно в тебе говорит.
- Почему же не говорит в тебе? Ты ведь тоже выходил из "вибрика"?
- Было это и у меня. Теперь поослабло. Теперь я начинаю понимать: на планете в нас парализуется чувство опасности. К счастью, это, как видно, проходит...
