Мак Рейнольдс - Зерно богоподобной силы
Он сосредоточился на том, что говорил Таббер, — похоже, проповедник подошел к самой сути дела.
— Вот почему мы утверждаем, что настала пора пойти по пути к Элизиуму. Мы так далеко зашли в своей алчности, в безумной, отчаянной гонке за вещами, за собственностью, за материальными благами, что скоро превратим эту землю обетованную, дарованную нашим предкам Вечной Матерью, в настоящую пустыню. Наша почва уже потеряла треть плодородного слоя, который был здесь ко времени высадки первых колонистов. С конца Второй мировой войны потребление нефти увеличилось втрое и, обладая одной седьмой мировых ресурсов, мы в безумии своем потребляем больше половины того, что производится на Земле. Наша страна, занимавшая первое место в мире по экспорту меди, ныне занимает первое место по ее импорту, а наши некогда неиссякаемые запасы свинца и цинка до того истощены, что разрабатывать их становится все невыгоднее.
И все равно гонка продолжается. Все равно мы стремимся потреблять все больше и больше. «Потребляйте! Потребляйте!» — призывают нас, и все новые миллионы переходят в карманы совратителей с Мэдисон-авеню — лишь бы люди продолжали требовать, требовать, требовать все новых товаров, которые им совершенно не нужны. Знаете ли вы, возлюбленные мои, что в этой безумной попытке склонить нас к еще большему потреблению те, кто на этом наживаются, ежегодно тратят пятьсот долларов только на упаковку?
При пересчете на каждую семью в стране выходит, что пятьсот долларов (расходуется каждый год на то, что в подавляющем большинстве выбрасывается! Тогда как наши братья в таких странах, как Индия, имеют годовой доход на душу населения всего-то тридцать шесть долларов! Так-то, возлюбленные мои.
«А он понемножку разогревается, — решил Эд. — Только по-прежнему непонятно, при чем тут религия?» Если бы не вскользь упомянутая Вечная Мать, кем бы она ни была, да манера Таббера называть слушателей «возлюбленные мои», все это больше походило на бичевание пороков Общества Изобилия, нежели на поиски пути к спасению.
Эд покосился на Элен. У него создалось впечатление, что природная утонченность начинает брать верх над озорством, и это палаточное собрание ей скоро надоест. И еще: несмотря на сосредоточенный вид, она улавливает только отдельные фразы обличительной речи Таббера.
— …бездумное потребление. Мы больше тратим на поздравительные открытки, чем на медицинские исследования. Больше тратим на курение, азартные игры и выпивку, чем на образование. Больше тратим на часы и побрякушки, чем на фундаментальные научные исследования и книги…
— Послушай, — зашептал Эд. — Этот тип никакой не подрывной элемент. Он просто хронический брюзга. Что если мы пойдем?
Но Элен и бровью не повела.
— О чем ты тут нудишь, папаша? — осведомилась она громким, хорошо поставленным голосом. — У нас в Америке самый высокий в мире уровень жизни. Еще никому и никогда не жилось так прекрасно.
Воцарилась тишина.
Ее не нарушили даже охотники пошикать из задних рядов.
Казалось, добродушный, печальный старикан, который, несмотря на обличительный пафос своих нападок, увещевал собравшихся тихо-мирно, по-хорошему, вдруг подрос на несколько дюймов и прибавил в весе не меньше двадцати фунтов. У Эда даже мелькнула дурацкая мысль: выдержит ли хлипкая кафедра этот добавочный вес?
— Ты говорила, что он похож на Эйба Линкольна? — шепнул он Элен. — А по-моему, точь-в-точь Джон Браун, собирающийся освободить рабов в ХарперсФерри[7].
Элен хотела что-то ответить, но голос ее потонул в громоподобном рыке, который изверг Иезекииль Джошуа Таббер:
— И ты говоришь про жизненный уровень! Разве это уровень жизни заставляет нас каждые два-три года заводить новый автомобиль, а старый выбрасывать на свалку? Это жизненный уровень заставляет женщину приобретать полдюжины купальников, чтобы не ощущать себя обездоленной? Это уровень жизни заставляет производить такие бытовые приборы, — и они еще смеют называть это запланированным износом, — которые выходят из строя, не успеешь донести их от магазина до дома? Воистину, в этой бредовой погоне за жизненным уровнем мы, американцы, использовали за последние сорок лет больше мировых ресурсов, чем все население Земли с доисторических времен до Первой Мировой. Это безумие, возлюбленная моя. Мы должны ступить на путь к Элизиуму.
Уандер дергал Элен за руку, но ее было не так-то легко унять.
— Только не надо называть меня своей возлюбленной, папаша. Если ты хочешь жить в палатке и одеваться в дерюгу, это еще не значит, что и все остальные от этого без ума.
Иезекииль Джошуа Таббер вырос еще дюймов на шесть.
— О, дщерь тщеславия, ты не сумела услышать Слова. Не я ли говорил, что дары Вечной Матери бездумно изводятся во имя твоих суетных прихотей? Взгляни же на себя — на свое платье, которое ты не наденешь и полдюжины раз, прежде чем выбросить его в угоду новой моде, новому стилю; на свои туфли, такие непрочные, что уже через несколько дней их придется отдавать в починку. Взгляни на лицо свое, расцвеченное разнообразными красками баснословной стоимости, — и все это за счет расхищения даров Вечной Матери. Не я ли говорил лишь сегодня: наши запасы меди на исходе? И в то же время женщины каждый год выбрасывают сотни миллионов латунных пеналов от губной помады, а ведь латунь состоит в основном из меди! Ступи же на путь к Элизиуму, о дщерь тщеславия!
— Послушай, Элен… — Уандер в отчаянии пытался увести девушку, но не тут-то было — встав со своего места, она открыто насмехалась над разъяренным пророком.
— Может быть, папаша, твоя дочурка, которая торчит у входа, сейчас развлекалась бы с дружком, а не томилась на вашей палаточной сходке, если бы хоть немножко пользовалась косметикой. Можешь весь вечер нудить о пути к Вечной Матери и прочей ерунде, только знай: ни меня, ни других девушек, у которых есть, голова на плечах, ты никогда не убедишь, что в старании выглядеть как можно лучше есть что-то зазорное. Число людей, сознательно следующих моде, растет день ото дня, и с этим ты ничего не поделаешь.
— Послушай, давай уйдем отсюда, — взмолился Эд.
Он тоже встал и теперь старался увлечь Элен к проходу, который вел к двери. Он еще раз подивился: как шаткая деревянная кафедра, на которой стоял Иезекииль Джошуа Таббер, выдерживает этого яростного великана? Таща упирающуюся Элен к выходу, он с удивлением заметил, что на лицах немногочисленных слушателей застыло выражение, близкое к панике.
Лишь на мгновение Таббер перевел дух, а потом голос его загрохотал с такой силой, что мог бы заглушить даже вагнеровскую «Гибель Богов».
