Вилл Третьяков - Игра в Грааль
Страшное чувство реальности пронзило меня. Кто, когда, как запрограммировал этот разговор, этого изжелта-седого старика, выжженный город на берегу теплого моря? Я слушал и задавал вопросы. И снова слушал.
- Вы, сэр Ренато, непохожи на них, хотя так же пахнете и так же неудержимы в бою...
Да, мир фантомов был полон не только звуков и красок, но и запахов. И вкуса дичины, жаренной над угольями, и козьего молока. И вчерашнего хлеба с вересковым медом. И боли, и гнева.
- И здесь, в лесу, я не раз встречался с ними. В обличии рыцарей, девиц и наемников, монахов, разбойников и колдунов. И все они спешили, требовали ночлега и ужина, и рассказов об окрестностях и дальнейшей дороге, да покороче, и я был для них словно мерный столб на скачках. Не полосатый красно-белый деревянный шест, а просто какой-то знак, символ...
- Очередная авентюра, - поддакнул я.
- Да, они любят это слово. И назавтра они торопливо собираются и пропадают навсегда.
- Стремятся завладеть Чашей Грааля, святой отец, - очень кстати сообщил я. Так, просто разговор поддержу. Лицо его исказилось, он отшатнулся в тень.
- Мать Алимна! И ты! И ты о том же!
- Да вы что, padre, - удивился я, - Будто я на стол змею бросил!
Кум, часто дыша, поспешно нащупал на шее нечто, и на свет появился маленький белый кружок на цепочке, блеснувший на миг серебряной звездочкой.
- Свет пронзает тьму и рождает тени! Тебе не удалось перехитрить меня, подлый чужак! Я больше ни слова не скажу!
Он судорожно прижал кружок ко лбу и замер, зажмурив глаза, как перед ударом. Я-другой оцепенел. Я-сам вгляделся в амулет старика. На тонкой серебряной цепочке... Компьютер ожил на секунду прежде, нежели я его узнал.
- Ваши действия?
- Какого цвета мой амулет на тонкой серебряной цепочке? спросил я хрипло, не отрывая глаз от экрана.
- Белого.
- Мы с ним единоверцы?
- Вопрос не понят.
- Я хочу показать ему, что мой амулет тоже белый.
Я-другой тотчас расхохотался с видимым облегчением и совершенно моим голосом сказал, мягко и негромко: - Тени выходят из тьмы, отче, но стремятся к свету! Вот мой амулет.
Старик опустил руку и испуганно уставился на меня-того.
- И молния не побила тебя?! Дай! - Он жадно схватил мой амулет и потянул к себе, я инстинктивно дернулся вслед, чтоб цепочка не порвалась.
- Дивные чудеса творятся! - сказал он, со вздохом возвращая мне вещицу. - Брат, приветствую тебя в моем убежище! Моя вина, что под маской невежества я не распознал высокую и благородную душу.
- Любезный Кум! - ответствовал я-сам, подлаживаясь под его цветистый слог, - Не мне судить о достоинствах моей души. Но ты прав в другом - едва ли в этих лесах найдется чужак, менее моего искушенный в здешней жизни. Я вступил в игру... - я прикусил длинный свой язык и продолжил по-другому, - Я очутился тут лишь вчера и без должной подготовки.
Я пристально всматривался в лицо отшельника, страшась уловить некую тень.
- Но ты знаешь и имеешь право произносить формулу Белых, - отвечал он живо, - И этого достаточно, сын мой. Я впервые за долгую жизнь встречаю чужака такого превосходного белого цвета.
- Неужели все чужаки так черны? - спросил я наугад.
- Конечно нет. Ведь они постоянно совершают подвиги. Но в момент выбора они почти всегда малодушно предпочитают сменить цвет, чтоб победить наверняка.
- Ничегошеньки не понял, - пробормотал я по-итальянски, и когда старик недоуменно вскинул на меня блеклые голубые глаза, повторил для него, - Я не постигаю смысла ваших речей, отец Кум.
- Мать Алимна, да ведь это основы знания! - воскликнул он. Я пожал плечами, но с экрана это движение он все равно не увидел, и пришлось мямлить какие-то оправдания.
Старик тяжело поднялся и вышел в сени. Я потянулся было к клавише вызова, но он почти тотчас вернулся с охапкой поленьев и неторопливо уложил их на крошившиеся багрово-черные угли. Первой вспыхнула березовая кора на одном, постепенно занимались и остальные. За окном его хижины внятно два раза прокричала неведомая ночная птица.
- Я буду краток, - торжественно сказал Кум Гараканский, - Так, как это доступно немногим. Мир, в котором мы живем и умираем, велик. Сотни стран, народов, наречий, обычаев. Люди, карлики и исполины, говорящие звери и рыбы, чудовища и герои - все они уживаются под одним солнцем, единым для всех. И для всех един мировой закон. Закон Добра и Зла. Белого и Черного.
Поистине, так кратки могут быть только немногие! Ему было сладко слушать себя после лет молчания, он упивался каждой новой фразой, он плел паутину из них, и на ее серебристых нитях подрагивали искрившиеся радугой капельки росы. И оплетала меня эта паутина, хотя уже давно следовало плюнуть на все, прервать игру хоть на час и хорошенько подзакусить.
Короче говоря - в обычном понимании этого выражения - суть миропорядка Игры заключалась в том, что при единоборстве примерно равных противников больше шансов на победу имел Черный. То-есть злодей. Это-то и считалось закрытой информацией. Это следовало постигать на собственном опыте и шкуре. Либо на курсах подготовки.
Для того, чтоб амулет приобрел белый цвет, надо было совершать бескорыстные подвиги. Чем более бескорыстия в ваших действиях зафиксирует компьютер, чем над более черным противником вы одержали верх своими силами, будучи в белом состоянии, тем белоснежнее становится ваш амулет. И наоборот.
Для того, чтоб изменить его цвет, достаточно сообщить об этом компьютеру (по Куму - Матери Алимне). Допустим, в бою вы слабеете. Удача на его стороне. Узнав от компьютера вероятность вашей победы в белом и черном состоянии (по Куму это знание нисходит свыше), вы можете изменить цвет на черный. Но за это позже, как только представится удобный случай, вы должны совершить злодейство. Его тяжесть соответствует степени черноты амулета. Если же вы уклоняетесь от явной возможности творить зло, вас побивает молния. Если вы произносите внятно и громко формулу Белых, будучи Черным (и наоборот, естественно), вас побивает молния. Вообще-то все - и черные, и белые - на самом деле серые, поскольку стопроцентных Белых и Черных не существует.
- Мир не терпит их, - откровенничал отшельник, - Для таких и в пустыне чудесным образом возникнет соблазн, возможность выбора между цветами, да что возможность - нужда! А если кто не внимает такому явному знамению - того побивает молния. Как говорится в гимне Алимны-Матери трав: "... и горячего, и холодного изблюю от уст моих... "
- Знакомая присказка, - ухмыльнулся я про себя. - А до чего ж схема примитивная - зло побеждает добро... Последние слова я проговорил вслух и опомнился, когда они уже достигли ушей фантома. Тот, однако, не выглядел уязвленным.
