Дмитрий Володихин - Осколки царства
-- О чем, Медведь? Ты пьяный что ли?
-- Да, -- выдавил Меньшов и повесил трубку. Переживать он будет потом. А сейчас его тяжелой головы хватило только на одну простенькую констатацию: "Подставить меня хотела Жеребцу. Чтоб я ее красавчика не зашиб".
Тут у него полились ручьем пьяные слезы. Вот стерва! Вот же стерва...
****
"Адвокат - самая цивилизованная профессия". Так им говорил лектор по курсу гражданского права. Меньшов знал, что даже самый лучший боец встречает старость трудно. Поединщики в любом случае выходят в тираж задолго до пенсии, а искусство откладывать деньги на будущее в России как-то не привилось. Искать новую работу необходимо, пока ты еще на коне, пока денежки водятся в кармане, пока свежи всяческие связи в юридической среде. Вот Меньшов и учится на адвоката. На совесть учится, в слабаках и здесь не ходит. Сейчас заказов берет уже не так много, как прежде, а через годик и вовсе положит меч. Присмотрено ему местечко, не особенно денежное, молодой все-таки, но надежное и на вырост. Знакомые приличные люди, пыль им вытирать не станут. Еще увидит Светка, кого она променяла на своего красавчика распоротого. Месяц минул... Впрочем, не стоит думать о ней. Неконструктивные эмоции...
Гильдия имела право путать его планы. В свой черед Меньшова отправляли на процесс защищать права той стороны, которая не имела средств нанять бойца. Место в реестре покуда терять не резон, так что Медведь не отказывался.
В этот раз ему прислали заявку на бой в неравном деле. Меленькое издательство защищало свои права против могучих риэлторов. Странно, что судья объявил тяжбу спорной, да еще выпросил у Гильдии государственного поединщика из лучших, из ветеранов. Чем-то ему риэлторы не приглянулись, от большой, наверное, взятки отказался.
Меньшов приехал на суд, пребывая в некотором удивлении. Оппоненты не попытались предложить ему денег. Хотя знали, наверное, кто он и что он. Откуда такая уверенность? Что там за костолом припасен? Удав на Кубе, Малыш в запое, Вьюга уже не та. Вроде, больше некому... Со стороны умелец? Временно прописали в Гильдии какое-нибудь молодое дарование? Привозной из желтых? Ну-ну.
Зашел в секретариат подписать заявку. Девчонки, как одна, глядят на него, глаз не отворачивают. Кто-то с сочувствием, кто-то с усмешечкой. Видно, риэлторы со своим бойцом здесь уже были, и какой-то у них заготовлен сюрприз особый.
-- Сюрприз тебе, Медвежка, -- говорит ему старшая, ставя штампик. Он ей всегда нравился. Хотела познакомиться... - Знаешь кого припасли? Со своей стервочкой встретишься.
-- С ке-ем? -- не понял поначалу Меньшов.
-- Со Светкой Медянниковой. Ты что? Ты что? Иди давай...
А ведь он ничего не сказал. И не сделал ничего. Только посмотрел на нее.
Медведь спустился на глубину. Ни на кого не глядя, переоделся прямо в зале. Черта с два он ей руку пожмет! Едва дождался гонга.
Она выходит в светлом обтягивающем трико. Волосы зачесаны на пробор, сверху обруч какой-то кожаный. Меч свой легкий, недлинный, похож на акинак, из руки в руку перебрасывает. Картинно так перебрасывает, зайчиха косоглазая. Даже клички толковой не завела. Бедрами повиливает, хочет, чтобы Меньшов пожелал ее, так ему драться будет очень неудобно. Он, Медведь, чувствует что-нибудь? Поднимается у него окаянная плоть? Ни черта не поднимается, одна злость. О! О! Смотри-ка, дура, дура, кивает ему дважды! Проиграй, мол, поделимся... Что эта зайчиха себе думала, когда согласилась идти против него?
Меньшов в ответ кивать не стал. Он почувствовал, как волной накатывает горячее боевое безумие. Меньшовская глотка издала низкий утробный рокот. Светлана вздрогнула, в глазах ужас, ужас в полный рост, мертвая безнадежность. Неужто верила в свое плотское обаяние? Женщина заняла такую позицию, чтобы судейские не расслышали ее слов:
-- Мишка, мы цивилизованные люди... - дура, всегда она путала жизнь там, наверху, и здесь, на глубине.
Меньшов ей так же тихо цедит:
-- Ну уж нет. Поквитаемся сполна, любимая...
СТРАЖ И ЦАРИЦА
9.00-13.00, а потом 14.00-18.00
Офис находился на втором этаже, а два пролета между входной дверью в подъезд и лестничной площадкой второго этажа всего на балл отличались от фона в подъезде, где жил Игорь. То есть, четыре. Это небольшое, но ощутимое все-таки отличие происходило из более высокой зарплаты для здешней уборщицы: она обязана была привести в порядок большее количество поверхностей. Ее жалованье явно относилось к категории классических представительских расходов. На территорию фирмы можно было зайти через единственную дверь, представлявшую собой подлинный бастион. Сталь в коже. Камера - через нее охранник видел все, что творилось перед дверью. Фонарь (освещать лица подозрительных персон). В комплекте с кожей, сталью, камерой и фонарем пребывал также пневматический пистолет А-20, чудо русской конверсии: на него не требовалось никаких разрешений, но, как сообщил Игорю с доверительным выражением лица один из караульных, "в случае чего, с десяти шагов черепную кость на раз дырявит". Охранников Игорь почти не замечал, поскольку они были исключительно точно подогнаны в качестве необходимой приставки к дверному комплекту. Дверь - два (новая), камера никак не воспринимается, вне шкалы; "караульный" стол за дверью - три, так как всякая стандартная офисная мебель оставляет впечатление тупости и неудобства, а это было именно оно: годовалое черное приобретение, каких в московских офисах 90-х годов двенадцать на дюжину, к тому же с микроскоплениями пыли в микротрещинах крышки. Охранник тоже три, причем независимо от конкретного человека, одетого в дешевый пиджак с дешевым галстуком, повязанным на дешевой рубашке, но при выдающейся стойкости стрелок на брюках, при общей высококачественной опрятности; собственно, без немного тревожных воспоминаний о том, как эти самые стражи бастиона принимают водку после ухода начальства - военные все-таки по способу жизни люди, традицию пить можно приглушить, но никак не вытравить - и становятся порой уж больно задиристыми (а ну как и полная невменяемость улыбнется когда-нибудь хамской своей рожей!), без этих воспоминаний - два, а с ними верное три. Тут уж ничего не поделаешь.
Вообще, второй, третий и четвертый этажи принадлежали еще с советских времен гостинице, тихо сдавшей в обход всех указов второй этаж фирме, где работал Игорь, а четвертый какому-то туристическому агентству. "Туристы" проявили неуемную инициативу, испортив все лестничные клетки дома отвратительными плакатами: море-солнце-пальмы, стерильная женщина до половины из воды, на лице нарисована барби-улыбка. Мужчины - все, вне зависимости от возраста, национальности и сексуальной ориентации - примерно одинаково оценивали перспективы близости, которая могла бы последовать за знакомством с таким экземпляром: приятнее всего было бы дать пинка, чтобы посмотреть, как затрепещет спортивная попка; на прочее никого не тянуло. Наиболее угрюмые личности по дороге домой обращали к резиновым бедрам укоризны: "А ты поживи, попробуй, на наши триста". Или: "Ну и жуй свое поганое баунти".
