Александр Громов - Такой же, как вы
– Эй, вы! Хотите умереть быстро?
Рыжий молча пытался приподняться, хватался за стену. Старикан разлепил воспаленные веки:
– Мы, собственно, вообще не хотим…
– Тебя никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь, – возразил Гуннар. – Тебе предлагают легкую смерть. Но не даром.
– С-сволочи!.. – Рыжий наконец-то встал, шатаясь, и потянулся поднять старикана, но смог только усадить его, привалив спиной к стене. – Мерзавцы!..
Ругань выродка – музыка в человеческих ушах. Но медленно же до них доходит! Не сводя с рыжего глаз, Гуннар без натуги перетащил треногу к торцевому окну.
– Все понятно?
– Что – понятно? – спросил рыжий.
– Ты знаешь, как обращаться с этой штукой, – терпеливо объяснил Гуннар. – Или вот этот знает, мне все равно, кто из вас. Когда наши повторят атаку, вы поддержите их огнем.
Старикан и рыжий переглянулись.
– И что потом?
– Я бы на вашем месте не думал, что потом, – сказал Гуннар. – Я бы думал о том, как подавить огневые точки в окнах. Это ваш единственный шанс на легкую смерть.
Он успел вовремя – рыжий в своем диком прыжке нашел пахом ствол автомата. Совсем неплохой был прыжок: выродок, а жить хочет. Рыжий взвыл. Не давая упасть, Гуннар коротким взмахом отправил его назад к стене. «Звери-и-и!..» – зашебуршал старикан. Где звери? Какие звери? Гуннар презрительно сплюнул. Мало того что выродок, так еще и дурак: ну какой зверь полезет сейчас в город?
Рыжий медленно приходил в себя. Гуннар подождал, давая ему очухаться.
– Ну что, согласен?
– Нет, – корчась, вымучил рыжий.
– Я подожду, – сказал Гуннар. – Мне спешить некуда.
Спешить действительно было некуда: повторная атака начнется через час, не раньше. Раньше просто не выйдет. Если атаку поддержать десинтором, она может оказаться удачной.
Старикан елозил лопатками по стене – пытался подняться. Должно быть, ему казалось, что с людьми надо разговаривать вот так – лицом к лицу, на равных. Ну, пусть.
– Друзья! – проскрипел рыжий с издевкой. – Братство по духу и торжественная встреча. С цветами.
Старикан смешно сопел и все силился встать. Это у него не получалось.
– Еще хорошо, что не решились отправить всех сразу, – сказал рыжий. – Представляешь себе картину?
Стрельба на площади мало-помалу начала затихать. Случайная пуля, отыскав окно библиотеки, тукнула в стену – на выродков посыпалась сажа.
– Может, отпустите нас? – жалким голосом сказал старик. – Нас всех. Мы больше не прилетим, даю вам слово. Может быть, отпустите?
– И что вам еще нужно? – Гуннар едва удерживал смех.
– Нам нужна помощь, – заторопился старик. – Свяжитесь со своим начальством, прошу вас. Нужен мир. Время и материалы для ремонта корабля. Может быть… может быть, мы все-таки сможем взлететь…
– Ты обдумал мое предложение? – спросил Гуннар.
Рыжий неожиданно фыркнул.
– Материалы!.. – с презрением сказал он. – Откуда у этих дикарей материалы? Ты посмотри на него получше – убийца же. Все они убийцы.
– Полегче, – сказал Гуннар, напрягаясь. – Я человек.
– Человек! – Рыжий оскалился. – Если человек, тогда расскажи, как ты нас будешь убивать медленно. И подробнее.
Гуннар подумал.
– Ты прав, выродок, – сказал он. – Я просто пристрелю вас обоих. Вы умрете быстро.
Рыжий усмехнулся:
– Тогда какой же нам смысл?
– Если один из вас сделает то, что я сказал, я вас не убью, – сказал Гуннар. – Я сдам вас кому следует, и, если вас признают годными к исправлению, вы будете жить.
Он кривил душой: всякому было понятно, что этих двоих никто и никогда не признает всего лишь отклонутиками. Исправительный лагерь не для таких, как они. Таких выводят за город и показывают, где копать.
– Вы согласны?
– Нет.
– У вас не очень много времени, – сказал Гуннар. – Подумайте.
* * *Тоннель вышел из скальной стены с ошибкой в полметра – Ксавье Овимби лично замерил отклонение. Многовато, но в пределах допустимого, а для первого раза, вероятно, неплохо. Теперь еще неделя – и в каньоне Покорителей, в тысяче метров над пенным потоком повиснет легкий ажурный виадук, и если со временем, лет через сто, его решат не менять на новый, а подновить, сохранив как памятник эпохи, то он, очень может быть, еще увидит первых переселенцев… Ксавье усмехнулся одними глазами – чтобы не заметили. Хоть какой-то след в истории… Виадук хорош: и красив, и прочен. Тоннель хуже. Мало металла, нечем крепить своды и, как назло, целый пояс трещиноватых пород. Дрянь. Но какое-то время выдержит, а как только ветка дотянется до месторождения, с металлом сразу станет легче, тогда и укрепим настоящими тюбингами – навек, до самых до землян. А кроме того, можно будет попросить кратковременный отпуск.
Ночь была теплая, тихая. Молчали машины, и когда рассказчик замолкал, слышался лишь треск сучьев в костре да временами попискивало в кустах какое-то ночное насекомое. На лицах людей, сидящих у костра, плясали багровые отблески.
Ксавье Овимби любил такие вечера. Обычно у огня собирался весь участок, все, кроме Хьюга Огуречникова, вечно искавшего уединения. С Хьюгом сложнее, он ветеран, из самых первых, ему скоро три года, и получается – брезгует… А все-таки зря это он, мало ли что на участке подобралась сплошь двух-трехмесячная молодежь, зато уютно, день позади, никто не суетится, не бегает, не ругается в прототипа бога душу, ни пыли нет, ни грохота – покой и приятное отдохновение. Можно и послушать, что рассказывают, и самому порассказать в свое удовольствие. Правда, если честно, то слушать других как-то не очень хочется, может быть, поэтому Хьюг и уходит каждый раз? Опять-таки зря, всегда ведь можно потерпеть и дождаться своей очереди…
Рассказывал Леви Каюмжий, проходчик из новеньких, и рассказывал неправильно. Было досадно, Ксавье собирался сам рассказать эту историю и теперь морщился, ловя рассказчика на несообразностях. Зелен, неопытен, выдумывает на ходу для пущего правдоподобия, вязнет в несущественных деталях – а кому они нужны? Не воображает же в самом деле, будто кто-то и впрямь поверит этим байкам о Земле, где он сроду не был? Но, видимо, очень уж хочется, чтобы поверили.
Рассказывали видения, фантазии, сны. Двадцать мужчин – женщин на участке не было, – двадцать слепков с прототипа, с разными лицами и одинаковыми снами, достаточно общительные, чтобы не разбежаться, и слишком сильные для того чтобы взвыть. Они были молоды, и для рассказов о реальных событиях время еще не пришло.
«…Так вот, мужики, только я, значит, это – и вдруг скрипит дверь. Ну, думаю, влип, муж пришел, а она смотрит мне поверх плеча, огромными такими глазами, да как завизжит прямо над ухом! Аж заложило. Оборачиваюсь – никакого мужа, а в дверь просовывается во-от такая морда, глаза в темноте светятся, и вроде бы пока только любопытствует, но уже и к прыжку готовится. Гиенолев, одним словом, а вокруг, естественно, никого… Флора визжит, как зарезанная, зачем-то простыней прикрывается, а я, сами понимаете, в чем был, то есть ни в чем, ищу нож, он у меня всегда на поясе. Пояс нашел – нет ножа! Тогда хватаю табурет…»