Александр Тюрин. - Волшебная лампа Генсека
«Главное, Глеб, чтоб семья была, - сообщил он мне при доверительной выпивке, - Надька при муже, ты при жене, ребята при батьке, ты при Госбезопасности. Шали, но в меру. Чтоб никакого постельного героизма. И самое важное, обойдись без шашней с „клиентками“. Ценю ведь я тебя, Глебка, на меня характером похож, словно сын мне, такой же боец, опора страны.» И, кстати, я с последними его словами вполне согласен был. Если не на мне страна держится, так на ком же?
Все эти кинокадры пронеслись передо мной, как перед одиночным зрителем в панорамном кинозале, после чего я спокойно собрал вещи: что положено - в сейф, остальное в шкаф или в кейс. Накинув плащ, попрощался с Пашей, который бумажки дописывал, и мимо постов направился к выходу.
«Жигуленок» я обычно на улице Воинова оставляю, у Дома писателя, чтобы сослуживцы не догадались, что я на тестевском подарке катаюсь. Ходьбы примерно минуты три - проветриваюсь заодно. Добрался я, в машину залез, мотор прогреваю, а глянул через переднее стекло - она стоит, гражданка Розенштейн. Подождала, значит, меня на Литейном и незаметно прокралась по пятам. Тут бы обогнуть ее и просвистеть мимо, но что-то профессиональное взыграло. Ведь вместо того, чтобы мне следить - следили за мной.
Я, приопустив боковое стекло, сказал ей:
– Вы, Розенштейн, как видно, о чем-то интересном спросите желаете. Это по вашему местоположению заметно. Маячить нам нечего. Так что садитесь в машину… несколько минут у вас имеется.
Она уселась без долгих разговоров.
– Несколько минут - это чтоб выкурить одну сигарету. Можно? - спросила она. Вот зараза, и голос в ее пользу говорит. Сочный такой, а не писк, как у моей женушки.
– Само собой. Не надо аск, гражданка.
Я достаю «Стюардессу», она - «Кэмел». Ни угощать, ни угощаться мне не резон. Так что каждый дымит своим. А радио шепелявит: «… высокие удои - это не только промышленная технология, но и бережное отношение животноводов к своим хвостатым подопечным…»
– Ну? - прекратил я паузу, которая, в общем-то была выгодна мне.
– Я не спросить, а попросить хотела. Мне суд грозит, а затем срок… или психушка. Вы не облегчили бы мою участь?
Примерно таким невзволнованным голосом спрашивают: «интересный мужчина, не угостите ли шампанским?» Но все равно бабское чутье у нее будь здоров. Там, в Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже на нее не пялился, однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И сейчас в вечернем полумраке, луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от сверхмодного короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась самым надлежащим образом.
Теперь надо отделаться парой фраз о квалифицированности товарища Коссовского, о гуманном советском суде, подождать пока догорит ее быстрая американская сигарета, и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина с его «образом врага» и, напротив, Сайко с его «бережным» отношением к филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
– Да-да, я помню рекомендации классика. «И милость к падшим призывал». Вы, наверное, филолог?
– Я врач-инфекционист, в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу, дезинтерию, сальмонеллез.
– Ну, так и лечили бы себе запор с поносом, пробки в задницу вставляли бы, никто бы вас не тронул, не тридцать седьмой же, и не пятьдесят первый. А то ведь вляпались в такое дерьмо, что вам на своей работе и не снилось.
– У меня муж усвистал в Америку два года назад. Он -тоже инфекционист. Сейчас в Бостоне работает.
– Два года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн, заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
– У меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь прозвали. Папашу в том же преданном духе вырастил. Предки мои, преподаватели научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
– Ясно, свободолюбивый муж Ося - ненадежный, батька с мамкой, хоть и доценты марксизма-ленинизма, все-таки опора. Ну, и когда вы встали на скользкую тропку антисоветизма?
– Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз. Я бы сейчас с мамой и дочкой, конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф попробовал мне посодействовать через сенатора, который по таким поводам письма пишет Брежневу и в Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала кое-какой материал через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые сидят в психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там разговоров, свои сведения передала через одного члена хельсинкской группы, у которого хороший контакт с Западом.
– Ясно, члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно отправили контактировать с мордовскими зэками, сенатор, который любит писать письма, именуется Джексоном и давно считается махровым антисоветчиком. А муж не преминул воспользоваться вами ненадлежащим образом и спокойно подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно, обрадовались.
– Но если бы я могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего такого бы не случилось.
– Просто только в носу ковырять, гражданочка. Каждый второй из отлетевших на историческую родину чешет сразу на радио «Свобода», в разные там исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого советолога, выкладывает все, что высмотрел и вынюхал на географической родине.
– Но сведущих в секретах среди отъезжантов как раз нет.
– Уважаемая дамочка, я всегда считал врачей-инфекционистов более искушенными людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им достаточно косвенных данных, которые они дополнят снимками со своих спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
– Мне не на что надеяться, да? - впервые в ее словах просочилась густая выстоявшаяся грусть-тоска.
Я должен был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но в этот момент ее коленка случайно или специально коснулась моей руки, лежащей на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я не из породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по моему позвоночнику, затронув все необходимые нервные центры и выделив все необходимые гормоны. Поэтому вместо твердого отказа я нетвердым голосом произнес:
– Ладно, попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что вам грозит в натуре.
А потом я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не выбросил из головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной студентке театрального института, которая владела танцем живота и делала под тобой и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн навеки выпала бы из моего мозга да и позвоночника тоже. Вместо этих разумных действий я повез врачиху-инфекционистку под завывания Тынниса Мяги, жалобно просящего из радиоприемника «остановите музыку». Доставил прямо к ее дому, на Загородный проспект, тридцать два. Возле парадной прогуливались разряженая кудрявая девочка годков четырех, столь непохожая на моих близнецов, и старуха с крючковатым носом - видимо, внучка с бабушкой. Ребенок сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно, что встретились дочурка с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна на четвертом этаже, а я все никак не мог тронуться с места. Потому что понял - серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу, которая в этот момент меняла мою судьбу.
