Георгий Гуревич - Подёнки
— Ну, так подожди, проверь себя...
— Ждать и ждать! Сколько же ждать! Дни бегут... Я еще хотела спросить...
Но тут Он показывался на горизонте, надо было срочно бежать, чтобы попасться ему на глаза лишний раз. Заметит ли, подойдет ли, как себя поведет, что скажет?
Какие тут разговоры о зиме, зимней спячке, домах, очагах? «Он посмотрел, Он не посмотрел, Она отвернулась, Она вздернула носик». И на все один ответ:
— Дни бегут, молодость уходит!
К середине июня пары распределились, страсти угомонились, пришло время думать о будущих детях. Тогда я опять приступил со своими проектами. Планета приближалась к своему перигею, становилось все жарче, растительность начала подсыхать, все труднее стало находить сочные корешки, не только деликатесные глянцевито-сиреневые. Там где прежде девочки выкапывали целые охапки, теперь могучие мужья находили три-четыре штуки, и те относили голодным возлюбленным.
Я и предложил самое насущное: устроить всеобщую уборку урожая, корешки высушить и сложить в погреба на зиму... часть же высадить во влажный ил у реки. В пойме еще сохранилась влажность.
Короче, решил я обучить земледелию беспечный народ. И земледелию и запасливости. Ведь без основательных закромов не смогли бы они пережить четырехлетнюю зиму.
Замужние Розы и Мимозы охотно откликнулись на мой призыв («Прекрасно, прелестно, так предусмотрительно, гениально!»)
Правда, сами они не взялись за лопаты, но мужей послали, не принимая никаких отговорок. Те оказались способными землекопами, выкопали достаточно вместительный погреб за каких-нибудь два дня. Кстати, их очень удивила мерзлота, встреченная на глубине. Я так и не убедил их, что не я сотворил лед летом с помощью волшебства. Не поверили, что холод остался от зимы. «Зима же так давно была», — твердили они. Итак, за два дня был выкопан вместительный погреб, еще за три дня мы заполнили его вязанками корней. Затем я отправился к реке выискивать места, пригодные для упрощенного земледелия без пахоты, такого как во влажных тропиках: ткнул палкой в ил, сунул в дырку зерно, прорастет...
Подыскал я прекрасные заливные луга. А когда вернулся, заглянул в погреб: как там мои посевные корешки?.. Все разворочено, все разворовано, остатки раскиданы, затоптаны.
— Убей меня! — сказал первый же пойманный вор. — Убей, но я не могу сидеть спокойно, когда жена хочет есть. На лугах уже нет корешков, а женщины не должны голодать, когда они ждут ребенка.
— Но они все равно будут голодать осенью. И потом умрут от голода зимой, не сумеют дожить до следующего лета.
— Еда еще будет. Будут желтые семена. Потом рыба пойдет.
Слушали они меня и не слышали.
— Рыбы хватит всем. Навалом будет рыбы.
Действительно рыбы было навалом. Нерест начался десятого июля по моему условному счету. Такого я на Земле не видал, только в исторических книгах читал, что подобное бывало на Дальнем Востоке. В реке не было видно воды, казалось, вся она запружена хребтами и плавниками. Рыбины перли вплотную, бок о бок во всю ширину реки, а в глубину на три ряда. На перекрестках им не хватало места; нижние выжимали верхних, те прыгали по спинам, захлебываясь воздухом, потом носом пробивали себе дорогу вглубь, выковыривая из потока другую неудачницу. Для ловли не требовалось никакого искусства. Наметив ближайшую самку (у самок чешуя была серо-голубая, у самцов с золотистым отливом), добытчики протыкали ее острой палкой и выбрасывали на берег. Напарники же их одним движением распарывали живот и руками перекладывали икру в плетеные корзины, обмазанные глиной. Туши швыряли на берег, их тут же растаскивали мелкие зверьки, похожие на крыс. Крысам швыряли эти беспечные великолепнейший балык.
Я возмущался, негодовал, я бранился, я орал. Я требовал немедленно перетащить всех рыб в погреб. Если всех унести невозможно, шесты поставить, на шестах вялить их. Меня подняли на смех. Я возмущался, мужи возмутились в свою очередь.
— Женам рожать скоро, им надо жир копить. Мы тут палки начнем втыкать, берег украшать, развлекаться, а у них детишки будут слабенькие. Дни-то бегут, время уходит.
— Дни потеряете, годы получите. Губите же еду, драгоценную рыбу. Ваших же детей кормить. Не хватит...
— Хва-а-тит! Отцы были сыты, и внукам достанется.
— Я вам говорю: не достанется. Губите зря...
— Ну не будет рыбы, еще что-нибудь найдется.
Вот так они жили, так рассуждали. Все заслонял сегодняшний день. Не люди, поденки двуногие.
И ушли мы, оставив позади горы гниющей рыбы. Унесли только корзинки с икрой, жен подкормить перед родами.
Первенцы появились вскоре, примерно 20 июля, прежде всего у самых обольстительный красавиц, раньше вступивших в брак. Все-таки спешка невест имела некоторый смысл. Старшие дети успевали до осени обогнать других в росте, стать сильнее, больше запомнить. Главное: стать сильнее. В зимней спячке дети бессознательно жались в середину, где потеплее, выталкивая слабеньких последышей на край, там они замерзали иногда. У пчел в зимующем рое происходит нечто сходное. Там тоже наружные своими телами прикрывают от холода внутренних.
Впрочем, разница в возрасте была невелика: дней семьдесят. К началу августа все стойбище превратилось в сплошные ясли. Всюду вопили роженицы и мяукали новорожденные. И всюду метались растерянные мужья, и я метался вместе с ними, пытаясь применить жалкие сведения, почерпнутые из справочника для медицинских сестер, обязательную книгу в космической библиотеке.
В разгар круговерти пришло тревожное известие: неподалеку видели арров.
Я и раньше слышал это слово. Девочки пугали друг друга: «вот арры придут, тебя заберут». Тогда я подумал, что арры — это своего рода буки, нечто мрачное, страшное, неопределенное и несуществующее, но крайне необходимое для воспитателей. Оказалось однако, что страшенные арры существуют на самом деле. Этимологически это всего лишь мужчины, мужи. Мужской и женский язык здесь несколько отличаются: женщины лю-люкают, а мужчины рырыкают. И вот среди рыкачей где-то на северо-западе объявился некий пророк, возвестивший тысячелетнее царство арров. Пророк этот проповедовал, что он сам и его помощники — «сверхарры» — для будущего ценнее, чем дети, поэтому женщины должны на зиму укрывать не своих детишек, а их — арров. Естественно, в своем отечестве этот пророк не был признан пророком, собственная жена ему выцарапала один глаз (жалко, что не два!). Однако в соседних племенах он нашел последователей. Развращала нестойкие мужские души его соблазнительная пропаганда. Так приятно было признать себя сверхценностью, поверить, что свою жизнь необходимо спасать в первую очередь. Собрав шайку головорезов, одноглазый сумел покорить соседнее племя, уничтожить всех мужчин и детей, заставил женщин спасать от лютого мороза своих поработителей. И людоедская идея арров удалась. Дружина их благополучно перезимовала, укрытая телами пленниц от мороза, проснувшись же, приступила к покорению очередного племени, чтобы обеспечить себе еще одну зимовку.
