Константин Якименко - Доказательство
…сверчка?
Дергаю головой, и что бы это ни было, но оно исчезает со щеки.
В груди что-то падает до самого желудка, ударяет меня изнутри и подымается обратно. Пронесло.
Выходит, я принял за змею какого-то маленького, безобидного сверчка! Ха-ха… Вот уж точно — смешно!
«Не обманывай только самого себя. Ты хочешь жить! Ты совсем не хочешь, чтобы тебя застрелили сзади из пистолета.»
«Хочешь жить — но не способен сделать ничего, чтобы бороться за эту жизнь.»
«Потому что ты — трус! Трус! ТРУС!!! И всю жизнь был трусом! И храбрости твоей хватает только на то, чтобы бросать в глаза всем приходящим к тебе на испытание обвинения в шарлатанстве.»
Ничтожный трус. Вот она, правда!
Тут я осознаю, что плачу. На этот раз — не от боли…
Неужели судьба специально, в отместку, уготовила мне это испытание?
«Нет никакой судьбы. И ты это знаешь. Есть только двое громил, которые однажды подходят на улице…»
На что это опирается моя голова, интересно?
Осторожно пододвигаюсь ближе, чтобы можно было дотянуться и пощупать руками. И пальцы нащупывают нечто гладкое, но при этом покрытое чем-то…
Чем-то? Волосками, как…
ТРУП?! Значит, правда, что я не первый…
И тут сознание наконец оставляет меня…
* * *— …Не спать!
Яркий свет, слишком яркий, чтобы на него смотреть. Не хочу открывать глаза.
— Я кому сказал, не спать! Быстро встал, паскуда!
Нога прикладывается к моему боку дважды, и дыхание сбивается. Заставляю себя открыть глаза, и вижу большое светлое пятно — наверное, от фонаря.
«Солнышко в руках…»
— Я должен дважды повторять?
«Сейчас кого-то будут убивать,» — всплывает откуда-то в памяти.
— Не… не… надо… я… сейчас…
— Хрыч, ну ты человек или где? Как он встанет, если у него руки связаны?
— А вот так и встанет! Гадить умеет, а вставать типа нет? Я кому говорю, педрило!
Пытаюсь шевельнуться, изображаю видимость движения. На миг мне удается оторвать спину от пола, и тут же такая боль в груди пронзает меня, что я падаю обратно, и слезы наворачиваются на глаза.
— А-а-а!
Еще удар…
— Не… б-бейте, я… — кашляю, и окончание фразы теряется.
— Слыш, Моряк, я придумал. Ща я ему яйца отрежу, он у меня вмиг зашевелится!
— А мож не стоит? Чудному не понравится…
— Ты помнишь, шо он сказал? Шобы жив остался. Типа он после этого сдохнет? Не сдохнет. Зато выделываться не будет.
— А, ладно. Тока ты сам. Я лучше отсюда посмотрю.
— Ну как хошь. Я и без тебя справлюсь. Слышь ты, профессор! Зырь сюда. Вона орудие!
Я с трудом различаю в его руке что-то блестящее и скорее догадываюсь, чем вижу, что это нож.
Но ведь он не сделает этого на самом деле, ведь правда? Правда?
…отрезаны уши и еще кое-что…
«Не обманывай хотя бы сам себя!»
Шум в ушах, и все вокруг становится серым.
Вот и конец… Теперь уже все равно…
— Эй, ты! Интеллигент!
— Я те говорил — не надо…
— Не, смотри. Ща очухается!
Никаких новых ощущений. Все такая же равномерная боль по всему телу. А может, организм просто перестал воспринимать новую боль, как будто достиг порога, выше которого уже не подняться?
Хорошо, что мой желудок давно опустошен…
— Ну че ты, дурик? Я ж типа пошутил! На этот раз пошутил. Правда, Моряк?
— Ясен хрен — шю-утка! Сначала Чудной все шо надо отрежет, а там уже и мы. Правильно?
— Гы-гы.
— Ну тащи его сюда. Чудной заждался небось.
— Ун момент. Тяжелый, сука! Бля, да ты будешь стоять или нет? А то я ножик далеко не прятал!
Хрыч пытается удержать меня на ногах. Я хочу, очень хочу ему в этом помочь, но ноги подкашиваются, не в силах служить опорой моему телу. Нож мелькает в правой руке бандита, но даже его вид не может заставить мой организм сделать то, что я от него требую.
«Вот ты и окончательно превратился в тряпку, с которой два подонка могут сделать все, что взбредет в их извращенный ум. А у тебя даже нет сил им помешать. Да и желание совсем слабое…»
— Хрыч, кончай там с ним прикалываться!
— А че бы мне не поприкалываться? А, я тя спрашиваю?
— Чудной с ним разберется, тогда на пару поприкалываемся. А пока надо дело сделать.
— Типа не знаешь — когда Чудной разберется, уже не с чем прикалываться будет! Гы-гы!
— Блин, достал! Ну возьмешь телку и будешь трахать. Тащи наверх!
Меня выволакивают из подвала по лестнице. Пытаюсь сам ставить ноги на нужные ступеньки, получается невпопад. Хрыч помогает мне, подталкивая сзади.
Снова песчаная дорожка. А вон там слева — пятна, большие и маленькие…
«Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.»
— Шевелись, паскуда!
Входим в дом. Моряк за руку тянет меня вперед, Хрыч все так же толкает в спину. Вижу только расплывчатые бесформенные очертания, в которых угадываю соответствующие предметы: зеркало, шкаф, картина…
Даже картина, надо же!
А почему бы собственно и нет?
Дверь. Комната, похожа на кухню. Человек сидит за столом спиной к двери.
Меня направляют вперед, мимо него. Потом отпускают, и я падаю задницей, кажется, на стул.
— Развернись, сука, лицом, когда с тобой говорят!
Кто-то, наверное, все тот же Хрыч, с силой дергает меня за плечо, и сидящий оказывается прямо напротив меня. Фигура человекообразной формы.
Чудной — кто же еще?
— Ну че, братан, будем говорить, что ли?
Я хочу как-то изобразить ответную реакцию — хотя бы кивнуть головой — но тело больше мне не подчиняется.
— Хрыч, я те говорил — не увлекаться. А ну приведи его в чувство!
— Ща сделаем! Да ты не бойся, живой он в натуре.
В следующий момент на мою голову обрушивается ледяной водопад. Тело рефлекторно вздрагивает, и перед глазами все становится на свои места. Сосредоточенный взгляд, и шрам в пол-лица.
Тупая боль непрерывно грызет все тело. Если не шевелиться, то можно терпеть.
— Теперь слышишь меня, братан?
— Слышу.
Кажется, этот Чудной все-таки чего-то от меня хочет, его цель — не просто поиздеваться и… и… «поотрезать». С ним можно будет договориться. Да, конечно. Деньги, или еще что-то. Все, что угодно. Лишь бы этот кошмар закончился. Он ведь должен когда-то закончиться? И совсем не обязательно — смертью, ведь так?
«…он мне ПОКА живым нужен.»
— Вот и ладно. Помнишь, я те доказательство обещал?
«Хочешь доказательство? Будет тебе доказательство!»
— Угу.
— Вот прям щас и устрою. Тебе какую способность доказать? Хошь, ясновидение докажу?
Я киваю головой. Главное — не спорить и во всем соглашаться. Тогда, может быть, они не будут меня бить. А если и будут — то меньше.
