Мариэтта Шагинян - Месс-Менд, или Янки в Петрограде
- Адрес Вессон - это ведь адрес Кресслинга, Артур. А Кресслинг - босс. Мало ли что помешало мистеру Морлендеру дать эту депешу лично! Он знал, что из конторы хозяина вас тотчас же известят, как это и произошло.
- Известят, известят... Чужой, противный, мурлыкающий голос по телефону, неприлично фамильярный тон, - какой я "Артур" для нее? Почему "Артур"? "Милый Артур, - как она смеет называть меня милым! - отец прибывает завтра на "Торпеде"... депеша от капитана Грегуара..." И вы еще уверяете, что не надо беспокоиться! Почему "отец", а не "ваш отец"? Кто, наконец, она такая, эта самая миссис Вессон?
- Мистер Иеремия ни разу не упоминал вам об этой ужасной женщине? спросил толстяк. И когда его сосед резко замотал головой, он незаметно пожал плечами.
Доктор кое-что слышал. Иеремия Морлендер, вдовевший уже пятнадцать лет, мужчина редкого здоровья и богатырской корпуленции. Слухи ходили, что он близок с какой-то там секретаршей. Возможно, с этой самой Вессон. Один сын, как всегда, ничего не знает о делах собственного отца.
Стоп! Шофер круто повернул баранку и затормозил. Автомобиль остановился. Перед ними, весь в ярком блеске солнца, лежал Гудзонов залив, влившийся в берега тысячью тонких каналов и заводей. На рейде, сверкая пестротой флагов, белыми трубами и окошками кают-компаний, стояли бесчисленные пароходы. Множество белых лодочек бороздило залив по всем направлениям.
- "Торпеда" уже подошла, - сказал шофер, обернувшись к Артуру Морлендеру и доктору. - Надо поторопиться, чтобы подоспеть к спуску трапа.
Молодой Морлендер выпрыгнул из автомобиля и помог своему соседу. Толстяк вылез отдуваясь.
Это был знаменитый доктор Лепсиус, старый друг семейства Морлендеров. Попугаичьи пронзительные глазки его прикрыты очками, верхняя губа заметно короче нижней, а нижняя короче подбородка, причем все вместе производит впечатление удобной лестницы с отличными тремя ступеньками, ведущими сверху вниз прямехонько под самый нос.
Что касается молодого человека, то это приятный молодой человек - из тех, на кого существует наибольший спрос в кинематографах и романах. Он ловок, самоуверен, строен, хорошо сложен, хорошо одет и, по-видимому, не страдает излишком рефлексии. Белокурые волосы гладко зачесаны и подстрижены, что не мешает им виться на затылке крепкими завитками. Впрочем, в глазах его сверкает нечто, делающее этого "первого любовника" не совсем-то обыкновенным. Мистер Чарльз Диккенс, указав на этот огонь, намекнул бы своему читателю, что здесь скрыта какая-нибудь зловещая черта характера. Но мы с мистером Диккенсом пользуемся разными приемами характеристики.
Итак, оба сошли на землю и поспешили вмешаться в толпу нью-йоркцев, глазевших на только что прибывший пароход.
"Торпеда", огромный океанский пароход братьев Дуглас и Борлей, был целым городом, с внутренним самоуправлением, складами, радио, военно-инженерным отделом, газетой, лазаретом, театром, интригами и семейными драмами.
Трап спущен; пассажиры начали спускаться на землю. Здесь были спокойные янки, возвращавшиеся из дальнего странствования с трубкой в зубах и газетой подмышкой, точно вчера еще сидели в нью-йоркском Деловом клубе; были больные, едва расправлявшие члены; красивые женщины, искавшие в Америке золото; игроки, всемирные авантюристы и жулики.
- Странно! - сквозь зубы прошептал доктор Лепсиус, снимая шляпу и низко кланяясь какому-то краснолицему человеку военного типа. - Странно, генерал Гибгельд в Нью-Йорке!
Шепот его был прерван восклицанием Артура:
- Виконт! Как неожиданно! - И молодой человек быстро пошел навстречу красивому брюнету, постоянному клиенту конторы Кресслинга, опиравшемуся, прихрамывая, на руку лакея. - Вы не знаете, где мой отец?
- Виконт Монморанси! - пробормотал Лепсиус, снова снимая шляпу и кланяясь, хотя никто его не заметил. - Час от часу страннее! Что им нужно в такое время в Нью-Йорке?
Между тем толпа, хлынувшая от трапа, разделила их, и на минуту Лепсиус потерял Артура из виду.
Погода резко изменилась. Краски потухли, точно по всем предметам прошлись тушью. На небо набежали тучи. Воды Гудзона стали грязного серо-желтого цвета, кой-где тронутого белой полоской пены. У берега лаяли чайки, взлетев целым полчищем возле самой пристани. Рейд обезлюдел, пассажиры разъехались.
"Где же старый Морлендер?" - спросил себя доктор, озираясь по сторонам.
В ту же минуту он увидел Артура, побледневшего и вперившего глаза в одну точку.
По опустелому трапу спускалось теперь странное шествие. Несколько человек, одетых в черное, медленно несли большой цинковый гроб, прикрытый куском черного бархата. Рядом с ним, прижимая к лицу платочек, шла дама в глубоком трауре, стройная, рыжая и, несмотря на цвет волос, оливково-смуглая. Она казалась подавленной горем.
- Что это значит? - прошептал Артур. - Почему тут Вессон?.. А где же отец?
Шествие подвигалось. Элизабет Вессон, подняв глаза, увидела молодого Морлендера, слегка всплеснула руками и сделала несколько шагов в его сторону.
- Артур, дорогой мой, мужайтесь! - произнесла она с большим достоинством.
Молодой человек отшатнулся от нее, ухватившись за поручни трапа. Словно завороженный, он смотрел и смотрел на медленно приближавшийся гроб.
- Мужайтесь, дитя мое! - еще раз, над самым его ухом, послышался бархатный шепот миссис Вессон.
- Где отец? - крикнул молодой Морлендер.
- Да, Артур, он тут. Иеремия тут, в этом гробу, - его убили в России!
Миссис Элизабет проговорила это дрожащим голосом, закрыла лицо руками и зарыдала.
Скорбная процессия двинулась дальше. Лепсиус подхватил пошатнувшегося Артура и довел его до автомобиля. Набережная опустела, с неба забил частый, как пальчики квалифицированной машинистки, дождик.
Сплевывая прямехонько под дождь, к докам прошли, грудь нараспашку, два матроса с "Торпеды". Они еще не успели, но намеревались напиться. У обоих в ушах были серьги, а зубы сверкали, как жемчуга.
- Право, Дип, ты врешь! Право, так!
- Молчи, Дан. Будь ты на моем месте, ты, может, и не стал бы болтать. Ты, может, прикусил бы язык...
- Уж если молчать, не сюда нам идти, дружище! Пока я не залью ромом последние слова этой бабы... Ты сам слышал: "Убили в России, убили в России!" - а гроб-то при мне - я был вахтенный - погрузили к нам темной ночью в Галифаксе... Скажи на милость, десять лет плаваю - ни разу не делали крюка, чтоб заходить в Галифакс! Пока я не залью ромом...
Остальное пропало в коридоре, ступеньками вниз, подвала "Океания": "Горячая пища и горячительные напитки - специально для моряков". Нам с вами, читатель, не для чего туда спускаться, тем более, что кто-то неопределенной и незапоминающейся наружности, с жесткими кошачьими усами и кадыком на шее, с опущенными вниз слабыми руками, опухшими, как у подагрика, в сочленениях, уже спустился туда вслед за двумя матросами.
