Виктор Колупаев - Улыбка
- А я не принимаю. Понимаешь? Нет закона, чтобы нужно было улыбаться.
- Ты можешь и не улыбаться. Это твое дело. За что ты ненавидишь улыбку? И не вихляй. Улыбка - это внешнее выражение какого-то определенного состояния души. Все дело в этом состоянии. Ты ненавидишь именно его. Счастье. Малюсенькое, величиной с мятную конфетку - в детстве. И огромное - Счастье, когда ты понимаешь людей. Если бы люди при этом шевелили ушами, ты бы отрывал им уши. Это легче сделать, чем стереть с лица человека улыбку. Так все-таки - почему?
- Отстань, - сказал Афанасий и попытался отодвинуть меня от двери. Он не был ни испуган, ни взволнован. Он был спокоен, и я понимал, что он меня обыграл в этом раунде, что он все равно увильнет от ответа, что я от него ничего не добьюсь. После того разговора в лаборатории он стал осторожен. Я знал, что он может негромко крикнуть: "Ну что ты ко мне пристал, Сашка! Все улыбка, да улыбка!" Ребята услышат его, откроют дверь на кухню, вытащат меня за рукав и слегка пожурят, чтобы я не разжигал страстей. Андрей и Игорь скажут про себя: "Сашка, брось. Он этого не поймет. Он не из нашей породы". И я их услышу. А остальные? "Не хотелось бы ссориться в гостях. Афанасий человек со странностями, как и все".
- Пусти, - сказал Афанасий.
Я отошел в сторону. Он уже приоткрыл, было, дверь, но передумал, повернулся и сказал:
- Ну хотя бы потому, что сам не могу этого сделать. Не научился улыбаться. Такого ответа ты ждал?
Я покачал головой и ничего не сказал. Он вышел. Я был уверен, что он скажет именно это. И я заранее знал, что это будет ложь. Я не верил ему.
Человек не умеет петь и поэтому ненавидит музыку?
Неправда...
7
На следующий день нас всех вызвали к директору института. Там уже находилось человек десять известных ученых и администраторов. Мы молча расселись в кресла, натянуто улыбаясь. Было отчего сробеть. Не каждый день всю лабораторию вызывают к директору института. Я о таком вообще не слышал. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее.
Встреча, или беседа, началась с вопроса, знаем ли мы, что в прошлое ничего нельзя транспортировать, нельзя даже появляться там перед глазами предков. Вопрос задавали каждому в отдельности, и в этом явно чувствовалась какая-то торжественность, какой-то сюрприз. Мы отвечали, что знаем, потому что в прошлом ничего нельзя изменять. Еще бы! Это мы знали с первого курса.
Потом заговорил человек, известный всем нам по портретам. Это был президент Западно-Сибирской Академии наук. Он сказал:
- Мы не можем бесконечно долго изучать прошлое, только изучать - и все. Рано или поздно мы должны замкнуть петлю обратной связи по времени. Здесь он немного помолчал, исподлобья поглядывая на нас. - Сочтено возможным начать это уже сейчас.
Мы были ошеломлены и приятно обрадованы.
- Предварительно мы изучили отчеты всех лабораторий института. Нас, конечно, интересовал наиболее полный отчет о каком-нибудь отрезке прошлого. - Мы все повернули головы в сторону Афанасия. - Таким является работа Навагина.
Афанасий покраснел от гордости.
Минут пятнадцать длился краткий разбор его отчета. Действительно, Навагин все исследовал на "отлично". Нам не хватало его пунктуальности, его скрупулезной педантичности и работоспособности.
Потом нам предложили ответить на вопрос:
- Что в настоящее время, учитывая необычность эксперимента, неразработанность методики и сложность прогнозирования (ведь человеческая цивилизация развивается не в Ньютоновском, а в Бергсоновском времени), можно было бы транспортировать в прошлое?
Конечно, мы между собой уже давно спорили на эту тему, но никогда не могли прийти к общему мнению. Одни говорили, что антибиотики, другие хлеб, третьи - знания, накопленные к настоящему времени человечеством, четвертые, такие, как Афанасий, - пулеметы.
Заспорили и сейчас, только Афанасий молчал. Он, как и мы все, уже понял, что эксперимент будет проводиться в том отрезке времени, где он работал.
Спорили долго, потом кто-то сказал:
- Ничего материального в прошлое транспортировать пока нельзя.
Мы притихли, вполголоса, словно сами себе, задавая неразрешимые вопросы:
- Тогда что же?
- Что?
- Абсолютную идею?
- Улыбку, что ли? - растерянно спросил Афанасий.
- Да, улыбку, - спокойно ответил президент Западно-Сибирской Академии наук.
- Зачем? - спросил я машинально.
- Зачем? - переспросил президент. - Это будет иметь только положительные последствия. Может быть, не очень значительные, но все же положительные. Люди должны улыбаться. Уметь улыбаться. Хотеть улыбаться. Это для начала. Эксперимент будут проводить Афанасий Навагин и Александр Ветров. У Александра, говорят, большая коллекция улыбок. Это очень кстати. - И, обращаясь к нам с Афанасием, спросил: - Вы согласны?
- Я согласен, - ответил Афанасий, бледнея от волнения.
- Я согласен, - ответил я, чувствуя, что тоже бледнею.
Нас бросились поздравлять. Игорь уже пытался задавать конкретные технические вопросы. Все что-то говорили, вряд ли слушая друг друга. Было шумно и как-то напряженно весело. Ведь это такое событие!
Подготовка к эксперименту велась быстро. Я изучил отчет Навагина и уже хорошо представлял, с чем мне придется столкнуться в прошлом. Афанасий не знал покоя, без конца уточняя мельчайшие события в своем "подшефном времени". Несколько раз он просил меня показать ему коллекцию улыбок.
- Для пользы эксперименту, - как говорил он.
Не знаю, попросил бы он когда-нибудь меня об этом или нет, если бы нам в скором времени не пришлось работать вдвоем.
- С этим можно... - говорил он, просмотрев коллекцию, но так ни разу и не улыбнувшись.
"С этим можно начинать", - так я понимал его слова, и это даже льстило мне. Афанасий Навагин не порицал улыбку.
8
Эксперимент начался в конце лета.
В этот день все были очень предупредительны к нам, старались что-нибудь посоветовать, чем-нибудь помочь.
- Не трусите? - спросил нас директор института перед самым началом.
Я отрицательно покачал головой.
- Я не струшу, - сказал Навагин.
И вот началось...
Мы стояли посреди бесновавшейся толпы мужчин, женщин и подростков. Багровые отсветы тысяч факелов освещали перекошенные лица. Рев толпы, отчетливые ритмы маршей, взвинченность, скрытый страх и выпиравшие из людей ненависть, звериная злоба и злорадство. Я знал, с чем мне придется встретиться. И все же я был ошеломлен.
Это были люди, только совсем не такие, какими я их привык видеть. Посреди площади, окруженной многоэтажными домами, балконы, окна и крыши которых были облеплены людьми, горел костер. Его пламя поддерживали стопками книг, сгружаемых с автофургонов и грузовиков. С воплями удовлетворения и злорадства люди хватали книги и бросали их в огонь.
