Жерар Клейн - Иона
Остальные вышли.
– Почему вы попросили, чтобы вам в случае успеха отдали снарка? Мы приняли решение и вряд ли изменили бы его, но ваша просьба только усугубила нашу решимость. Вы же знаете, что ваше требование неприемлемо и беззаконно. Никто не имеет права владеть биосконом, а тем более снарком.
Биосконы являются собственностью человечества. Их приравнивают к небесным телам первого, второго и третьего классов. Никто не имеет права единолично владеть ими.
– Я что-нибудь значу для вас? – спросил Мека.
– Вы слишком дороги нам, чтобы мы могли позволить вам напрасно рисковать жизнью. Слушая вас, я не могу отделаться от мысли, что вы говорите о взбесившемся вдруг домашнем животном…
Дверь захлопнулась.
«Домашнее животное, – подумал Ришар Мека. – Домашнее? В каком-то смысле, да. Я погрузился в водоворот ощущений этого существа и знаю его лучше кого-либо, лучше любого животного или человека. Я заглянул ему в душу. И, как прорицатель, пытаюсь предсказать будущее по дымящимся внутренностям жертвы».
Бык. Бык весом в полмиллиарда тонн, ревущий и злобно фыркающий, прежде чем броситься на дразнящую точку, которая сверкает перед ним. Он пока колеблется, бережет силы, кружит по бесконечной арене, принюхиваясь к отвратительному для него запаху мыслей человека, вторгшегося на его территорию, которая превратилась в поле боя.
Люди готовили огненные стрелы, несущие ему смерть. Но опасность таилась в том, что бык в последних судорогах мог сокрушить стену вокруг арены, обрушить трибуны вместе со зрителями. А могло случиться и так, что его кровь могучей струей брызнет в солнце, и оно взорвется.
«Как бы там ни было, – печально думал Ришар Мека, – быка не приручить». Как нельзя приручить изображения лиц – их не заботят ни окружающие, ни собственная судьба. Иногда он обрекал лица и голоса на забвение. Но ни разу не видел, чтобы из-за этого поджались губы или нахмурились брови, ни разу не слышал, чтобы изменился записанный для него голос.
«Бык – это образ, – твердил себе Ришар Мека. – Снарк вовсе не бык. К тому же я ни разу не видел быка. Снарк – это обезумевший биоскон».
Биоскон – БИОлогическал Система КОсмической Навигации.
Чрезвычайно тонкий молекулярный механизм, родившийся в гигантской пробирке, вершина достижений бионики. До эры биосконов люди пересекали межзвездные бездны на машинах из металла, и каждый полет превращался в подвиг, даже если они всего-навсего оставались в живых. Их судьба зависела от слишком многих факторов. Перелеты должны были стать совершенно автоматизированными. А обычная живая клетка может выполнить куда больше функций, чем самая сложная электронная система, и люди взяли за основу живую клетку.
Так на свет появились предшественники биосконов. Вначале они походили на плавающие в космосе споры. Они двигались, подчинялись капризному дуновению солнечного ветра и опираясь на невидимые силы, как дельфин о воду. Люди занялись и переделкой, и усовершенствованием – так родились биосконы.
Гигантские массы плоти, насыщенной энергией, пронизанной плазмоносными сосудами, питающиеся, как мифические гидры, солнечным излучением. В ячейках своего чрева биосконы несли тысячи спящих людей. Биосконы беззаботно неслись в пустоте, соперничая в скорости со светом, а их пассажиры, защищенные асбостальными саркофагами, видели прекрасные сны.
Бодрствовал лишь вожак, облеченный призрачной властью, временно управляющий телом невероятного по размерам организма.
Человек, существо слишком крохотное для необъятного пространства, создал новый вид. Биоскон явился самым грандиозным творением рук человека. Сам по себе он был гигантским безмозглым существом, разум его составляли умы горстки живущих в нем людей. Биоскон с жадностью усваивал все, что было в людях – их знания и их разум, их противоречивость и их ярость. Биоскон мог стать одержимым людскими страстями и мог, словно зеркало, отразить души своих создателей.
Пальцы Мека пробежали но клавишам, и на экране появилось знакомое лицо. Он не знал, хотел ли он увидеть именно его или это произошло непроизвольно. Это была юная женщина. Ее тонкие губы приоткрывали в улыбке ряд чуть неровных зубов, а густая шапка волос казалась невесомой. Женщины в космосе не носят длинных волос – в невесомости волосы постоянно стремятся вырваться из стягивающих их пут и окутать владелицу парящим облаком. Серые глаза женщины вспыхивали голубовато-зелеными искорками. Во взгляде какая-то детская беззаботность сочеталась с отрешенностью, даже безразличием.
Он не знал ни ее имени, ни места, где она живет, ни ее занятий, он не знал, замужем ли она и есть ли у нее дети.
Он даже ни разу не слышал ее голоса. Он твердо знал лишь одно – ему никогда не доведется встретиться с ней, а если бы и довелось, ее тонкие нежные руки, вздумай она приласкать его, окажутся для него тисками, в которых тут же хрупнут его кости. Он знал, если бы они и встретились, она отшатнулась бы от стеклянно-хрупкого гиганта, каким был он. Если он любил ее, а в этом он искренне сомневался, то его чувство можно было сравнить с любовью альбатроса к глубоководной рыбе. Нет. Просто, будь он иным, ему бы нравились женщины этого типа. Не больше.
Час пробил. Невидимые и неощутимые волны уже нащупали в пространстве свою жертву. Он поклялся себе, что не будет наблюдать за операцией, но его пальцы против воли нажали нужные клавиши, и лицо женщины растаяло во тьме, усыпанной звездами. Цветное, пятно указывало, где находится снарк.
Это был лишь символ, поскольку с такого расстояния снарк не был виден, несмотря на гигантские размеры.
По волновым лучам к снарку устремились металлические стрелы. Четыре ничтожные песчинки. Несколько десятков килограммов железок и редких элементов. Но они были нацелены в жизненные центры биоскона, неся ему смерть, словно легкие стрелы индейцев с кураре на острие.
«Успеет ли снарк почувствовать боль?»
Из глубин безмолвия всплыли и растаяли три чистые, мелодичные ноты, затем еще три и еще три. Мека очнулся от сна, а вернее, от того летаргического состояния, которое заменяет сон в невесомости и мраке. Он резко выпрямился – парить, отдыхая, было легче всего, сжавшись в комок.
– Ришар, – это был голос человека, отвечавшего за миллиарды жизней, – вы были правы. Наша попытка провалилась. Он озверел от ярости и устремился прямо к солнцу.
– Хорошо, – машинально ответил Мека. Он бросил взгляд на цветное пятно, движение которого с такого расстояния было совершенно неощутимым, и понял, что убийство превращается в охоту. Мека ставил на быка. Бык умрет в любом случае, в этом и состояла его роль, но перед смертью он сметет стены арены и вырвется на просторы города. Охотники, идущие вслед за ним, чтобы убить, будут колебаться, ибо каждый их выстрел попадет в толпу, хотя та в любом случае была обречена.
