Николай Самвелян - Серебряное горло
- Допустим. Ну и что же?
- Как это что? - удивилась Марина.
- Предположим, они действительно внезапно запели. Хотя сам я в такое мало верю. Полагаю, тут что-то не так. Видимо, работали, занимались. В искусстве, как нигде, нагляден переход количества в качество. Но нам-то с вами что до этого?
- Если вам нет дела, то мне дело есть! - резко сказала Марина. - В основе каждого чуда лежит какое-нибудь изобретение или открытие. Спортсмены на допингах стали бегать быстрее, прыгать выше. Почему же не может быть изобретен допинг для певцов? Глотают какие-нибудь таблетки перед спектаклем - и дело с концом!
- Ну и что же?
- Дайте сигарету.
- Вы же не курите... Но если хотите, сигареты перед вами. Вернемся к теме. Если безголосые люди вдруг начинают петь, то это замечательно. Может быть, это одно из величайших открытий всех времен. Представьте себе мир, в котором не будет людей бесталанных. Хочешь стать Карузо - становись. Выпей таблетку и пой себе соловьем. Хочешь написать талантливую книгу - прими сеанс гипноза или какой-нибудь другой курс воспитания талантливости... Вы понимаете, что такое в корне изменит весь мир? Нет чудодейственных препаратов, превращающих бездарей в гениев. И очень хорошо, что нет. Если бы такие таблетки изобрели, в мире началась бы неразбериха.
- Может быть. Я устала. Пойду.
Я поднялся и снял с вешалки ее плащ.
- Отчего бы вам не написать роман под названием "С позиции человека, просидевшего жизнь у письменного стола"? Бумажки, справки, телефонные разговоры... Я бы никогда не вышла за вас замуж.
Это было больше чем бестактностью.
- Марина, вы меня совсем не помните?
В ее голубых глазах я не прочел ничего: ни смущения, ни растерянности.
- У меня плохая зрительная память.
И опять этот дразнящий наивный взгляд.
- В моей жизни не было ничего нелепее и бестолковее...
- В моей тоже, - сказала Марина. - До свидания.
Она ушла. Я возвратился к столу. Бумажки, справки, телефонные звонки... С позиций человека, просидевшего жизнь у письменного стола... Да мало ли на свете нервных женщин? Все они необычайно говорливы, остры на язык, нетерпеливы и нетерпимы. Всеобщее образование - это, конечно, замечательно. Все внезапно стали личностями - читают книги, слушают музыку. Каждый хочет состояться. Да еще по большому счету. Директор одного районного Дворца культуры, показывая работы самодеятельного художника, говорил: "Настоящий Репин. Правда, нашего, районного масштаба, но все же Репин. Но зачем, к примеру, лично мне классик мирового масштаба? Разве он меня поймет так, как я хочу? Он поймет меня так, как ему хочется..." Тогда я сдержал улыбку. Как спрятал ее в другом случае, услышав с трибуны фразу о "классике нашей областной литературы". Впрочем, если тридцать лет назад в этом городе было три писателя, а теперь уже двадцать восемь только членов Союза писателей, не считая тех, кто на подходе в Союз. Значит, должны со временем появиться местные классики... Что же касается женщин, то с ними еще сложнее. Многим из них хотелось бы стать и чемпионом мира по штанге и нежной, трепетной балериной одновременно. Но при этом сохранить еще и семью, право считаться слабым полом, кокетливо улыбаться.
И тут опять зазвонил телефон. Это была Флора.
- Я узнала адрес.
- Чей?
- Подруги моей сестры. Той самой, которая внезапно запела. Но знаете, тут неудача. Эта подруга уехала в Закарпатье.
- Поздравляю подругу и поздравляю Закарпатье. Там появилась еще одна достопримечательность. Поток туристов возрастет вдвое.
- Я серьезно. Если не хотите слушать, так и скажите. Она внезапно запела после того, как поставила два золотых зуба...
- Что? - спросил я, чувствуя, как мир постепенно начинает для меня терять свою реальность. - Зубы?
- Ну, может быть, зубы ни при чем. Но эта женщина внезапно запела.
- Нет! - сказал я. - Если эта женщина не пела, то и не запоет. ...Извините, Флора, я устал. До свидания!
Затем я прикрутил регулятор звонка телефона, с минуту разглядывал заваленный бумагами стол и ни с того ни с серо чертыхнулся. Позвонить, что ли, друзьям в Киев? Разбить от тоски окно? Написать на редакционном бланке письмо в общество "Знание"?.. Сидеть на корпункте я уже не мог: боялся, что телефон вот-вот принесет еще какие-нибудь диковинные сведения. Тогда уж и до психиатра добежать не успеешь.
Я надел свой единственный модный пиджак в клетку, галстук, дареные запонки "Монарх". В коридоре глянул в запыленное зеркало, доставшееся мне, как и все остальное, вместе с корпунктом. Ну что же, вполне респектабелен. Гражданин со страниц таллинского журнала "Силуэт". Можно отправиться в кафе Дома ученых, как говорили в этом городе, к "графу Бадени", где собираются к вечеру все местные модники.
В кафе было прохладно и спокойно. Музыкальный автомат играл песню "Маричка". В баре, у стойки, парень и девушка пили горячий шоколад.
- И вам? - спросил бармен.
- Нет, мне кофе.
- С сахаром?
- Нет, с солеными орешками, - сказал я.
Бармен одобрительно кивнул. Всем известно, что в этом городе производят лучшие в мире шоколад, детский трикотаж и туристские автобусы, а также великолепно солят орешки.
Парень и девушка сидели на высоких стульях, как птицы на жердочке. Он положил руку ей на плечо. Что делать? Теперь так модно - носить клетчатые пиджаки, как я, и класть руки девушкам на плечи - как он...
- Глаза и губы говорят больше слов! - со значением произнес парень.
- Зубы! - неожиданно для самого себя сказал я. - Золотые зубы!
- Вы нам? - спросил парень.
- Нет, - сказал я. - Это я разговариваю сам с собой. Извините.
- Бывает! - прозвучало за моей спиной. - Так обычно начинаются сложные психические явления. Поначалу человек произносит вслух непонятные слова... Затем принимается кусать окружающих. Финал известен.
Я обернулся. И встретился взглядом с Николаем Николаевичем - одним из двадцати восьми членов местного отделения Союза писателей. Впрочем, Николай Николаевич, насколько я мог судить, был отличным парнем и способным человеком. Его очерки мне нравились. А еще больше - статьи на музыкальные темы. О нашем театре он писал так вдохновенно и пафосно, что, читая статью, как-то забывали, что речь идет не о Большом, не о Ла Скала и не о Метрополитен-опера. А вот с его повестями и романами я так и не удосужился познакомиться.
- В чем дело, тезка? - спросил он у меня. - Какая-нибудь неприятность? Не скажу, чтоб на вас не было лица. На вас лицо есть. Но, на мой взгляд, не ваше собственное - у кого-то заимствованное.
- Чепуха, - сказал я. - Различные глупости в голову лезут. Почему-то вмешался в чужой разговор. Хоть валерьянку пей! Например, сейчас хочется поманить бармена пальцем и на ухо сказать ему: "Каждая курица хмурится!" Как бы он повел себя?
