Анджей Сапковский - Зерно правды
Нивеллен прервался, вздохнул, втянул носом воздух.
-Когда приступ ярости миновал, - начал он снова после небольшого молчания, - было уже слишком поздно что-то поправить. Я был один. Никому уже не мог объяснить, что изменился я только лишь снаружи, что хоть и в страшном облике, но остаюсь по-прежнему только глупым подростком, рыдающим в пустом замке над телами слуг. Потом пришел дикий страх - вернутся и забьют, прежде чем успею объясниться. Но никто не вернулся.
Чудовище на минуту замолчало, утерло нос рукавом.
-Не хочу возвращаться к тем первым месяцам, Геральт, и по сей день меня трясет, когда вспоминаю. Перейду к делу. Долго, очень долго сидел я в замке как мышь под метлой, не выставляя носа наружу. Если кто-то появлялся - редко такое случалось - не выходил, прикажу дому треснуть раза два ставнями или рыкну в раструб от водосточной трубы и этого обычно хватало, чтобы гость оставил за собой большущую тучу пыли. Так продолжалось до того дня, когда однажды бледным утром выглядываю я в окно и что я вижу? Какой-то толстяк срезает розы с тетиного куста. А нужно тебе сказать, что это не что иное, как голубые розы из Назаира, саженцы которых привез еще дедушка. Злость меня разобрала, выскочил я на двор. Толстяк, когда к нему вернулся голос, который у него пропал при виде меня, повизгивал, что хотел лишь несколько цветов для дочки, чтобы я его пощадил, даровал ему жизнь и здоровье. Я уже было готовился выпереть его за главные ворота, как вдруг меня будто осветило, припомнил сказки, что мне рассказывала когда-то Ленка, моя няня, старая тетеха. Зараза, подумал я, если там красивые девушки превращают лягушек в королевичей, а также и обратно, то может... Может есть в этой болтовне зерно правды, какой-то шанс ... Подскочил я на две сажени, заревел так, что оборвало дикий виноград со стены и вскричал: "Дочку или жизнь!", - ничего лучшего мне в голову не пришло. Купец, потому что это был купец, ударился в плач, после чего открыл мне, что дочке его восемь лет. Что, смеешься?
-Нет.
-То-то же. И я не знал смеяться мне или плакать над моей засраной судьбой. Жаль сделалось купчину, смотреть не мог, как он трясется, пригласил его в дом, угостил, при отъезде насыпал золота и камешков ему в мешок. Нужно тебе сказать, что в подземелье оставалось довольно много добра еще с папашиных времен, не очень-то я знал, что с ним делать и мог себе позволить широкий жест. Купец сиял, благодарил, аж всего себя оплевал. Видно где-то он похвалился своим приключением, потому как не прошло и двух месяцев, и прибыл сюда второй купец. Имел с собой заготовленный недурной мешок. И дочку. Тоже недурную.
Нивеллен вытянул ноги под столом, потянулся, так что затрещало кресло.
-Столковались мы с купцом мигом, - продолжал он. - Уговорились, что оставит он ее на год. Пришлось ему помочь приладить мешок на мула - сам бы он не справился.
-А девица?
-Каждые полчаса билась в конвульсиях от моего вида - она была уверена, что я ее все-таки съем. Но через месяц мы уже ели за одним столом, балагурили и ходили на продолжительные прогулки. Однако, хоть она была славная и на удивление понятливая, у меня язык заплетался, когда я с ней разговаривал. Видишь ли, Геральт, я всегда был несмелым в отношении девиц, всегда меня поднимали на смех, даже дворовые девки те, что с гноем на икрах, которыми парни из дружины помыкали, как хотели. Даже они надо мной издевались. Что уж теперь, думал я, с такой-то харей. Не мог себя заставить хоть как-то напомнить о причине, по которой так дорого заплатил за год ее жизни. Год тянулся как вонь за народным ополчением, пока, наконец, не явился купец и не забрал ее. Я же, поникший, заперся в доме и несколько месяцев не обращал внимания на гостей с дочками, которые здесь появлялись. Однако, после года, проведенного вдвоем, я понял, как тяжело, когда не с кем перекинуться словом.
Чудовище издало звук, который должен был означать вздох, а прозвучал как икота.
-Следующую, - сказало оно, помолчав, - звали Фенна. Была она маленькая, шустрая и такая щебетунья - сущий королек. Совсем меня не боялась. И вот однажды, как раз была годовщина моего пострижения, упились мы с ней медом и ... хе, хе. Сразу после этого спрыгнул я с ложа - и к зеркалу. Признаюсь, я был разочарован и удручен. Морда осталась как была, может выглядела малость глупее, чем обычно. А говорят, что в сказках людская мудрость! Говна стоит такая мудрость, Геральт. Ну, да Фенна живо постаралась, чтобы я забыл оцепенение. Это была веселая девка, говорю тебе. Ведь что придумала. Мы с ней на пару пугали случайных гостей. Представь себе - входит такой на подворье, оглядывается по сторонам, и тут на него с рыком выбегаю я, на четвереньках, а Фенна, совершенно голая, сидит у меня на загривке и трубит в дедушкин охотничий рог!
Нивеллен затрясся от смеха, блестя белизной клыков.
-Фенна, - продолжил он, - была у меня полный год, потом вернулась к родителям с большим приданым. Собиралась выйти замуж за одного хозяина трактира, вдовца.
-Рассказывай дальше, Нивеллен. Это занимательно.
-Да? - сказало чудовище и с хрустом почесало между ушами. - Ну, хорошо. Следующая, Примула, была дочкой обнищавшего рыцаря. У рыцаря, когда он сюда приехал, был тощий конь и кираса. Сам он был длинный, неправдоподобно паскудный, скажу тебе, Геральт, как куча навоза, и разносил повсюду такую же вонь. Примула, руку бы дал на отсечение, потеряла девственность, когда он был на войне, потому как была крайне хорошенькая. И в ней я не вызвал страха. Впрочем, ничего удивительного - в сравнении с ее папашей я мог показаться довольно пригожим. У нее был, как оказалось, изрядный темперамент, да и я, поверив в себя, время зря не тратил. Уже через две недели я был с Примулой в весьма близких отношениях, во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать: "Загрызи меня, мой зверь!", "Растерзай меня, бестия!" и тому подобную чепуху. Я в перерывах бегал к зеркалу, но вообрази себе, Геральт, смотрел в него с растущим беспокойством. Все больше я тосковал по моему прежнему, менее впечатляющему облику. Видишь ли, Геральт, прежде я был рыхлым, а сделался здоровенным мужиком. Прежде я беспрестанно болел, кашлял и сопливил - теперь ничто меня не брало. А зубы? Ты не поверил бы, какие у меня были порченые зубы! А теперь? Я могу перегрызть ногу от кресла. Хочешь, я перегрызу ногу от кресла?
-Нет, не хочу.
-Может, это и к лучшему, - разинуло пасть чудовище. Барышни пугались, когда я начинал рисоваться перед ними, и в доме осталось страшно мало целых кресел.
Нивеллен зевнул, свернув язык трубочкой.
-Утомомила меня эта болтовня, Геральт. Короче, потом были еще две - Илька и Венимира. Все было в точности также, аж до тошноты. Сперва смесь страха и осторожности, потом нить симпатии, усиленная небольшими, хотя и дорогими подарками, потом "Загрызи меня, съешь меня всю", потом возвращение папочки, нежное прощание и все более ощутимый убыток в сокровищнице. Я решил делать больше перерывы на уединение. Конечно, в то, что девичий поцелуй изменит мой облик, я уже перестал верить. И примирился с этим. Больше того, я пришел в заключению, что хорошо так, как есть, и никаких перемен не нужно.
