Алекс Бор - Эффект пристутствия
Воздух начал синеть, и Слав включил фары. Мощный луч яркого света острым клинком разрубил вязкие предзакатные сумерки. Серое полотно дороги тревожно шуршало под мягкими скатами автомобиля. Дорога тихо шептала:
"Только бы успеть, только бы успеть..."
И вдруг сквозь тревожный шепот шин донеслось тревожное: "Слав, Слав..."
Черт возьми! Слав едва не выпустил руль из рук. Заскрежетали тормоза.
"Нервы никуда не годятся! - со злостью на себя подумал Слав. - Только аварии мне не хватало для полного комплекта впечатлений..."
Но где же он уже слышал этот тихий голос. Эти нежные интонации... "Слав, Слав..."
Неужели?
.. Дурацкий телефонный звонок, в пять часов поднявший его с постели.
Взволнованный девчоночий голосок в телефонной трубке. "Умоляю вас, Слав, не выходите сегодня на сцену, а то погибнете..." И не понять, что больше в этом голосе - наигранности или искренности. "Не ходите на концерт!". Она, эта странная девушка, так непохожая на большинство его поклонниц, вся какая-то лучезарная, с очаровательными глазами цвета очищенного от примесей агата - серовато-черными, блестящими, излучающими неземной свет... Сейчас почти не осталось людей с такими чистыми, незамутненными глазами, что кажется, что они прячутся от постороннего взора под приспущенными ресницами, так что не сразу заметишь черные точечки зрачков, в которых затаилась скрытая грусть. Грусть труднообъяснимая, неясная, заставляющая сильнее биться сердце, особенно когда видишь, что этим глазам суждено жить всего несколько мгновений, потому что их погасила жестокая пуля... Только бы она осталась жива... С такими глазами... Такие глаза были только у людей, живших в девятнадцатом веке. Или даже раньше, в веке восемнадцатом, когда даже войны были менее кровавыми и велись по рыцарским правилам... когда неписаные законы чести требовали вызвать оскорбившего тебя недруга на честный поединок, который назывался коротким словом "дуэль", и оба неприятеля, стоя у барьера и глядя друг другу в глаза, хорошо знали, что Бог и его величество случай дают им равные шансы на жизнь и на смерть... А почему в него, Слава Русина, должны подло стрелять из-за угла, даже не объяснив, в чем состоит его вина, если за нее он должен расплачиваться своей жизнью? Да и существует ли эта вина? Возможно, дело заключается в происках менее удачливых конкурентов, которым не удается собирать полные залы. Они уверены, что смерть конкурента - это решение всех проблем. И они по-своему правы, потому что вся Планета объята пламенем больших и малых войн, и жизнь человека стоит меньше копейки, которая и сама ничего не стоит...
В мире царит страх, люди забыли о Боге и о бессмертной душе, которой хочется чего-то доброго, светлого, чистого... Как те песни, которые поет он, Слав Русин. Поет не ради кучи зеленых бумажек - не деньги, черт побери, главное в этой жизни! Человеку нужна вера в лучшую жизнь, которая непременно наступит.
Только вот имеет ли он, Слав Русин, право звать людей к лучшей жизни, имеет ли он право проповедовать добро, имеет ли он право становиться мессией, чудом избежавшего сегодня уготованного судьбой распятия? Ты и сам грешен, на твоей совести кровь. Кровь десятков, если не сотен людей. Ни в чем не повинных женщин и детей... Что из того, что тогда ты был двадцатилетним безусым юношей-романтиком, начитавшимся книг Крапивина и уверенного, что имеешь право изменять мир по своему усмотрению? Ты был безусым мальчишкой, мечтал о чистой и вечной любви, наподобие той, что царила в стихах Блока к придуманной им Прекрасной Даме, и сам был влюблен в одну девушку, которую видел только по телевизору, в фильме, который...
Впрочем, не важно. Вся мужская половина тогда еще единой страны была влюблена в эту девушку, в современную Прекрасную Даму, влюблена платонически, никто и помыслить себе не мог, что с ней возможны какие-то другие отношения... А потом Слав узнал, что та девушка вышла замуж, родила дочку... И он разочаровался в своей любви, потому что не мог соединить свою Прекрасную Даму с тем, что она стала женой и матерью...
Возможно, это была одна из причин, одна из многих причин, из-за чего он завербовался в войска ООН. И оказался на том проклятом острове, где разгорался огонь очередной гражданской войны, и мировое сообщество поставило цель умиротворения повстанцев. Слав попал в Особое подразделение, в батальон "ЗЕД-35", задачей которого стало разоружение незаконных вооруженных формирований. Как шутили кадровые офицеры, до этого успевшие повоевать в горячих точках своей собственной страны, солдатам была выдана индульгенция на убийство. Индульгенция - потому, что по новому уставу войск ООН "голубые каски" получали неограниченные права и освобождались от уголовного преследования за преступления, которые они совершили во время службы. Наверное, поэтому среди миротворцев оказывались профессиональные убийцы...
Подразделение, где служил Слав, фактически являло собой полуавтономное вооруженное формирование, формально подчиненное Спецкомиссии ООН.
Действовало оно по праву сильного, которое зубоскалы не поленились переименовать в "право первой ночи". Мародерство и изнасилования в подразделении, где служил Слав, не поощрялись, но и не преследовались.
Коля Беркутов, незабвенный друг детства, за два дня до боя на том самом плато бросил в сердцах: "Если это называется наведением нового мирового порядка, то я против такого порядка...". Коля был тихим парнем, он никак не соответствовал своей "хищной" фамилии. Ни разу он ничего не брал у крестьян, не подкарауливал в кустах смуглых мулаток, не бил по лицу стариков, требуя указать, где скрываются партизаны-сепаратисты. На его тонких, как у девушки, руках, - руках не воина, а художника, уж точно не было невинной крови. Может быть, поэтому он и погиб. На всех войнах всегда гибнут самые неприспособленные к убийству...
А когда спустя две недели после боя на плато Сьерры, прозванном "долиной смерти", командование войск ООН приказало любой ценой очистить горные массивы от легионеров, чтобы освободить контролируемые ими дороги, по которым в обездоленные войной селения должны были пойти конвои с гуманитарной помощью, Слав, еще не восстановившийся после отравления газами, потребовал выписки из госпиталя и отправился вместе со своим батальоном на задание. Слав хотел только одного - мести. В его душе жила святая решимость - отомстить врагу за смерть друга. За то, что враги отняли у него возможность по-человечески попрощаться с ним, проводить, как подобает, в последний путь, всплакнуть на могиле... Поэтому Слав первым ворвался в селение, где, по данным разведки, была основная база легионеров, ударом ноги выбил дверь глинобитной хижины, притулившейся у подошвы высокой скалы, и пронзил внутреннее пространство халупы беглым огнем из верного "калаша". Откуда он мог знать, что в этом селении уже давно нет партизан? Ведь он видел, что из окон этой хижины можно держать под обстрелом все подступы к селению, и потому, стараясь быть незамеченным, пока другие ждали за поворотом, прокрался, маскируясь в зарослях, к самой избушке... А там прятались от войны маленькая девочка вместе со своим шестимесячным братишкой. Она крепко прижимала мальчонку к обвязанной потрепанными лоскутами какой-то материи груди, и ее мертвые глаза - большие и черные - глядели в лицо Слава с недетским укором...
