Александр Тюрин - Меч космонавта (tmp)
Трупоедка незаметно подкрадется и чиркнет двумя зубчиками почти что без болести. А како станешь ты, возсмердя, синим опухшим мертвецом, устроит в тебе кладку яиц. Им непрестанный сугрев будет, а вылупившимся малькам - стол и дом. Ежели же трупоедка не устроит в теле человеческом своей кладки, то гибнет она мерзкой смертью, ибо новорожденные тварюшки остаются во чреве и начинают питаться маманькой, изгрызая ее изнутри. Зело символическая тварь.
Войско, конечно, любило князя Эзернета. А вот Макарий Зеленая Нога, како выедет на войну с блестящей свитой, с беловолосыми отроками из дворцовой гвардии, так учинит неразбериху, каковую распутывать приходится князю Березовскому. Чего стоит конный натиск, предпринятый по велению государя на Лысые Холмы, где за день легло костьми два полка лучших всадников. Князь Эзернет увел тогда войско, лишившееся конницы, почитай что через трясину, иначе всем сорока тысячам теменцев настал бы худой конец от тюрков. Князь не токмо умом и отвагой государя превосходил, но и своим высокородством. Род его был знатен и в те времена, когда о предках Макария никто слыхом не слыхивал, и тем паче тогда, когда отцы и деды Зеленой Ноги промышляли лютым разбоем на Теменском море. Неужели червяк-мозгоед совсем лишил ума Макария - ибо несдобровать ему без верного полководца…
- Страховид, ты будто знаешь, за кем мы гонимся со столь великой резвостью? Энти долбоебы-стражи совсем отстали. Они, верно, притомились за нами гнаться. На кой хрен мы им вообще сдались? - заметил Крепослов, уныло вытаскивая сапог из грязи.
- Сдались, не сомневайся. Ежели они нас не закопают, мы будем орать на каждом майдане, что Макарий - никакой не помазанник Божий, а вор, стало быть, и самозванец.
Крепослов вытащив сапог, стал вытирать шапкой взопревший лоб.
- Где-то я такое слыхал, или читал. Ладно, когда-нибудь сам-друг воскричим на каждом углу, или складно воспоем на два голоса, сопровождая пенье ладной пляской. А сейчас-то куда почешем? Раньше мы путь держали в составе войска, кое вели искушенные следопыты, а до того еще плыли на кочах по реке Таз. А ныне нам ведомо лишь, где стороны света, да и то приблизительно. Как добраться до тропок-дорожек, как сыскать сторожки и запасники? И вообще в энтих краях дьявол обитается. Да-да, он где-то здесь прописан. Кому удалось отсюда выбраться, всякие жуткие вещи сказывали. Что он превращает твою жизнь в сон, а ужасный сон в явь. Что душу вынимает, как семечко, и отправляет в преисподнюю, где из нее растет Древо Смерти.
- Много чего по кабакам и трактирам сказывают, егда надобно на черпак водки гроши наскрести, - устало отозвался Страховид. Более всего желал он нынче не слышать и не видеть ничего, и токмо поминать славные деяния, кои совершал он под началом доброго господина.
Однако Крепослов не унимался:
- У меня, друже, порохового зелья и пуль на пять выстрелов осталось. Како нам справится с медведем, не говоря уж о летучем упыре, по которому надоть залпом палить?
- Медведя ты изведешь нытьем, Крепослов, а упырь-кровосос от тебя отравится. У меня запас еще на четыре выстрела. Можно и рыбу острогой бить, и птичьи яйца собирать. Так перебиваясь помаленьку, мы с Божьей помощью на избенку какую-нибудь наткнемся, где полно брашна [по-сибирски - пища, угощение] будет. На воле-то проживем, коли не станем искать встречи с "черными".
- И я согласно с тобой считаю, что на воле и проживем, и прокормимся, и даже баскую бабу поимеем. Токмо плюнуть должно на "черных", ети их налево. Ино сумеем еще возвернуться обратно тем самым путем, каким зашли сюда. Ну, иж напоремся на стражей, лучше быструю смерть принять, чем гнить заживо в энтих болотах.
Страховид не заметил в друге ни устремленности мыслей, ни заматерелости чувств, которые помогли бы тому стерпеть долгое изнурительное мучение.
- Крепослов, у меня есть нужда пожить еще. Назад не пойду, там кобздец, так что прощай.
Крепослов повернул первым и Страховид смотрел ему вослед. Друг и соратник становился все мельче, а небеса и болота все больше, он удалился шагов на двести, буде вдруг пропал. Баран его по-прежнему был на виду и что-то там искал на земле, и даже косился на Страховида. А тот зараз ощутил, как навалилось единачество. Потом насыпал порох на полку своего пистоля, загнал пулю в длинный ствол и двинулся туда, где только был да сплыл его товарищ. Баран Барон неохотно поплелся следом.
Слева и справа от мостика из зыбкой почвы стояла гнилая вода с камышовыми зарослями и кочками, на коих теснились кривые березки-карлики.
С каждым шагом копилась тревога, инда приходила и отрешенность. Страховид словно шествовал по большой зале, в каковой никогда еще не бывал, и просторы, залитые водой, становились просто росписью на ее стенах. Даль приблизилась и сделалась вполне различимой и близкой, хотя не слишком четкой. И когда отсчитал воин сто пятьдесят шагов, что-то промелькнуло среди зарослей. Или даже не промелькнуло, а только дало знать о себе. Страховид сделал несколько шагов в сторону и съехал в воду по пояс, ноги сразу стала подсасывать илистая няша [по-сибирски жидкая топкая грязь, донная тина], хотя и несильно. Умненький Барон, имея собственные понятия о жизни, за ним не последовал. Воин старался воздеть повыше свою берендейку с пулечной сумкой и пороховым рогом. И просил Святаго Ботаника заступиться за него перед небесами, дабы не схватил прежде вражеской пули коркодил и не цапнула трупоедка. Еще двадцать шагов по тревожно вязкому дну и Страховид различил на поверхности водной две плоскодонные лодки, одну совсем близко, другую поодаль, на них плыли черные стражи, числом семь. А еще на воде лежало тело - Страховид по чекменю сразу признал Крепослова. Промежду глаз мертвеца торчала короткая стрела, "черные" - большие любители бесшумных арбалетов. Сгустившаяся тоска навернулась под горло Страховида, с утратой последнего друга не кого было и жалковать.
Княжий слуга выстрелил из пистолета и сбил одного из "черных" в болото. Потом рванулся под водой, проплыл под днищем и вынырнул с другого бортика. Там, где враги не очень ожидали. Дернул за бортик и еще двое государевых псов упало в воду. Как они всплывали, Страховид потчевал их мечом по голове - приемам боя на плаву его научил один пленный азиатец именем Масаеши Ояма. И что дивно, на разрубленной черепной кости одного стража, над диким выпученным глазом, блеснула звездочка о тридцати или сорока лучах. Страховид успел сию странность приметить, хотя через мгновение разрубленная голова паки скрылась под водой. Княжеский воин запрыгнул в плоскодонку, подхватил весло и айда грести изо всех оставшихся сил.
