Иннокентий Сергеев - Амулькантарат
... - Желаю тебе приятно повеселиться,- сказала она на прощанье.
Я двигался как бы в чаду, и эта музыка, и эти люди вокруг, и то, что я делал, и то, что делали они, казалось мне порождением чудовищного бреда, кошмаром, который всё длился и длился, и никак не мог кончиться, и я силился вырваться из него, проснуться, и не мог, и всё глубже затягивала меня эта страшная паутина, и сама надежда высвободиться из неё, разорвать эти путы становилась всё призрачнее, и я терял её из виду, и свет казался мне мраком, и мне становилось трудно дышать, мысли мои начинали беспорядочно метаться, то вдруг цепенели, и тогда я становился подобен заводной кукле или марионетке в театре кукольника, и он дёргал за невидимые нити, и члены мои совершали движения танца без участия с моей стороны, как будто тело моё уже не принадлежало мне, и жизнь моя пресеклась; а такие минуты сознание моё почти совершенно гасло, и чувства притуплялись настолько, что я переставал сознавать, где я нахожусь, и что всё это значит, и я слышал голоса и не знал, обращаются ли они ко мне или к кому-то другому и проносятся мимо, и есть ли кто-нибудь вокруг, и есть ли вообще что-то, я не знал этого, я был подобен сомнамбуле, я забыл, откуда я пришёл, танец управлял мною, и я никуда не шёл, это было танцем. Мои партнёрши сменяли одна другую, а я порою даже не замечал этого, двигаясь и мысля по инерции или вовсе перестав мыслить, и они говорили мне что-то, спрашивали и смеялись, и просили меня шутить, они непременно желали растормошить меня, чтобы я шутил с ними, и обижались, когда это им не удавалось. Или замолкали, почитая за лучшее оставить меня в покое в том состоянии, в котором я пребываю, или просто отчаявшись достичь своего, и если я отвечал им, я отвечал так, как будто за меня отвечал кто-то другой; они расставались со мной без сожалений, приходили и уходили, а я смотрел на них и не мог понять, как они могут веселиться и какого удовольствия ищут, я успел уже забыть это и теперь не знал, что удерживает их здесь, зачем всё это, ведь для меня это давно уже превратилось в пытку, сделалось кошмаром, который всё длился и никак не мог кончиться, что заставляет их обрекать себя на него, или же они сами - его порождение, я не мог разобрать этого. Силы мои таяли, остатки моих сил, но я уже не думал об этом и, возможно, не осознавал, собственное тело моё стало для меня чужим, я почти перестал ощущать его, только тяжесть, которая ничего уже не могла добавить к моей муке, я ни на что больше не надеялся и ничего не боялся. И, кажется, ни о чём уже не сожалел. Но когда музыка вдруг переставала, и ноги мои не знали, что им делать, я как будто просыпался,- с каждым разом пробуждения эти становились всё слабее, всё менее ярки,- я смотрел на них тогда и видел, что они свободны, я смотрел на двери зала и видел, как легко они минуют их - те, кто входят и принимают улыбку в ожидании музыки, те, кто уходят,- они вольны сделать это, а я не волен, они могут уйти, когда устанут, а мне некуда даже присесть, некуда деть своё измученное тело, тяжёлое, почти чужое, и зависть захлёстывала меня, я задыхался, и это казалось мне страшной несправедливостью, зависть переполняла меня, и мне хотелось плакать, но глаза мои оставались сухими, тело моё перестало реагировать на порывы души, такие, в сущности, слабые, хоть и казались мне чрезмерными, душа моя устала и ослабела, и потому не было в ней силы бороться с ними, и они овладевали ей всецело, и казались мне от этого чрезмерными, и я завидовал другим, видя их свободу, но мне не приходило в голову, что я могу поступить так же, пренебрегши опасностью, грозящей мне, а ведь я, и правда, забыл даже думать о ней, но душа моя давно смирилась с таким положением и воспринимала его как непреложный закон, не пытаясь объяснить его или подвергнуть сомнению, она смирилась с ним, свыклась, как свыклось моё тело с движениями танца, сросшись с ним и произведя на свет чудовище, которое и было теперь мной, а меня не было больше, того, кем я когда-то был, да и был ли я когда-то, не привиделось ли это мне, не пустая ли это фантазия, я не знал этого, не думал об этом, как будто иначе и быть не могло, и ничего в мире не было кроме этого бесконечного танца, страшного и бессмысленного, который и был всем, что только могло быть миром. И снова слышал я ритмичные звуки инструментов, не различая их, не слыша, что они играют, но только властный и неумолимый ритм, нити натягивались, и тело моё, то, во что оно превратилось, чем оно отныне было, послушно отвечало им, и я вновь погружался в забытье и двигался в нём, и движению этому не было конца, не было конца, не было конца... не было конца.
.... - Не слушайте его. Мой брат бывает просто несносен. - Я давно уже смирился с этим. Как вам понравился дворец, мадемуазель? - Ах, за один вечер так много, у меня всё так смешалось в голове, боюсь, я совсем растерялась... - Моя бедная сестрёнка не привыкла к такому шуму. - Столько новых людей, огни, музыка! - Я искал тебя повсюду, где ты был? - Мой брат непременно желал представить мне вас первым, и мы искали вас, но нигде не могли найти. - Я был здесь. - Зато наш Аскилт не заставил себя искать. - Он как оса, всегда спешит на запах сладкого. Остерегайтесь его, мадемуазель. - Остерегаться, но почему? - Он опасный человек. - Ах, как это интересно! - Слушайтесь его, сестрица, он знает, что говорит. - Ах... они уже играют! - Ты позволишь похитить у тебя сестру? - Раз уж это так неизбежно... Поклон. Реверанс.
- Я совсем не умею танцевать... - Вы прекрасно танцуете. - У меня в голове всё так кружится... Я, верно, кажусь вам ужасно глупой? - Ну что вы, мадемуазель. - Я только и думаю, чтобы не сбиться. - Напрасно. Именно этого и не следует делать. Забудьте про ваши ноги, даже про музыку, будьте бездумны, болтайте какие-нибудь глупости, и всё станет легко. - А что значит, болтать глупости? - Вы очаровательны. - Ой, я так боюсь... - Не бойтесь. Забудьте про то, что вы танцуете, ваши ноги сами несут вас, освободите их и перестаньте думать, как бы не сбиться, непременно собьётесь. - Хорошо, я попробую. Ой! - Вот так. Всё замечательно, вы прекрасно танцуете. - Вы мне льстите? - Нисколько. Вы очаровательны. - От ваших похвал у меня ещё больше закружится голова, перестаньте же. Ой! - Я веду вас, не бойтесь. - Вы такой сильный и так... говорите... Вы, должно быть, в душе смеётесь надо мной? - Смеюсь? Я восхищаюсь вами. - Но вы должны смеяться, ведь я такая неумеха. Я никогда прежде не танцевала среди стольких людей, и этот свет, такой яркий... Я сама не знаю, что я говорю. - Ваш брат сущий злодей, что скрывал вас так долго. - Ах, не вините его. Это всё папенька. - Его можно понять. - Я и не знала, что это будет так, я фантазировала, но всё такие глупости. - Вы так прелестны и так обворожительно... милы. Я прекрасно понимаю вашего батюшку. - Но вы сказали, что он поступил со мной жестоко, и я вижу, вы правы. - Иногда приходится прибегать к жестокости, если не хочешь подвергать риску близкого тебе человека, порою даже к насилию. - Вы говорите совершенно как мой брат. - Слушайтесь его, он не пожелает вам дурного. Осталось дойти до конца зала, вы не устали? - Как, уже всё? Так скоро... - Сейчас будет другой.
