Аскольд Шейкин - Северная баллада
И вот потому-то я снова на седловине. Стою, опять и опять спрашиваю себя: "Почему все же это?"
След от пули был. Он отыскался в том месте, где его и следовало ожидать. На черно-зеленой скальной плите белела круглая впадинка. Я вгляделся. От впадинки во все стороны расходились лучи разбрызганного, распылившегося металла. Пуля, которую взвешивал на ладони Дмитрий Степанович, не могла быть отсюда. Клянусь!
Я отшатнулся: у подножия утеса лежал олененок. Ему было едва ли больше четырех недель. Нежно золотилась короткая шерстка. Он был мертв и частично исклеван, растерзан каким-то мелким зверьем и, значит, лежал на этом месте уже несколько дней. Следовательно, пуля тогда все же не разлетелась. Седая впадинка, лучи вокруг нее обманывали. Она скользнула по камню. Олененок - самая настоящая моя жертва.
В моем мозгу вдруг ярко-ярко всплыло одно воспоминание. Владимир Михайлович, дядя Володя, как зовут его все ребята, мой первый в жизни тренер, приводит меня в плавательный бассейн. Стоим на 6-метровой вышке.
Бассейн только открылся. В нашем городе это еще самая большая новинка. Все вокруг непривычно не только мне, но и дяде Володе: белый кафель, голубая вода, стеклянные стены, сквозь которые виден проносящийся мимо здания снег. Мне девять лет. Я в купальном костюме. Уже выяснилось, что чемпионом по плаванию мне никогда не стать.
- С вышки ты хоть когда-нибудь прыгал? - с тоскливой надеждой спрашивает дядя Володя.
- Нет.
- А не испугался бы?
Я подхожу к краю площадки, наклоняюсь, врезаюсь головой в воду.
- Балда, - испуганно бормочет дядя Володя, обтирая меня полотенцем и ощупывая, чтобы удостовериться, цел ли я. Разве так можно? Этому учатся... Но парень ты смелый. И послушай: иди в горнолыжники, а?..
Может, и сейчас самое простое тоже вот так безраздумно подойти к отвесному склону и шагнуть за его гребень?
Я вгляделся: по камням, через ягельники к олененку тянулся след уже почерневшей, засохшей крови. Значит, к утесу он приполз раненным. Но что меняло это мое открытие, если в олененке все же обнаружится пуля, выпущенная из моей винтовки? Или она так расплющена, смята, что ничего нельзя будет доказать?
Но я-то знаю, кто ее выпустил!
Я увидел лебедя - большую красивую птицу. Он был от меня шагах в двадцати.
На белой спине у него чернело мазутное пятно. Сперва я подумал, что это всего лишь ком снега, не успевший растаять за лето, напитанный водой, потемневший.
Волоча крыло, сдирая перья на груди и боках, шеей, клювом цепляясь за камни, кусты голубики, полярной березки, он полз в сторону ущелья. Тоже сорвется с обрыва, разобьется о камни. Будет еще одна жертва.
Пригнувшись, я отступил за ближайшие глыбы. Птица ранена. Подойти - забьется из последних сил. Даже если удастся ее схватить, удержать в руках, останется ли она живой?
Однако нельзя и не вмешаться! Что же потом? Новая фотография на зеленом сукне стола? Надо зайти со стороны ущелья и отогнать. В случае с хромым медведем это не удалось. Но теперь-то я стал умнее.
Мои парадные полуботинки, естественно, не имели на подошве зацепов. В руках у меня не было ни альпенштока, ни страховочной веревки. А путь оставался только один: прокрасться уже за гребнем склона, как раз по той его части, откуда совсем недавно сорвалась осыпь. Камни там едва держатся.
Опасное дело!
Я не разрешил себе колебаться. До сегодняшнего дня не было доказательства, кто именно губил на моем участке живое. Теперь оно было: баллистическая экспертиза! Но когда удастся принести в дирекцию заповедника лебедя, раненного кем-то другим, да еще продемонстрировать след крови, оставленный олененком на ягельниках и камнях, у меня тоже появится доказательство.
Удержаться на этом склоне я не смог. Камни, которые были и ниже меня, и выше, все разом двинулись. Вместе с ними заскользил и я. Меня перевернуло на спину. Бег камней убыстрялся с каждой секундой. Единственное, что еще оставалось делать, - это пытаться как можно скорее добраться до той части откоса, где из расселин торчали кусты. Но камни выворачивались из-под моих ног, рук, налетали на меня, били по голове, плечам. Я барахтался в этом потоке, упрямо скатываясь в сторону, цепляясь за выступы скал, но движущаяся лавина, частицей которой я теперь оказался, все плотнее сдавливала, ломала, сковывала. У самых моих глаз в воздухе надо мною сталкивались глыбы, каждая из которых могла бы меня расплющить. Затем я вообще перестал различать какие-либо отдельные удары и все звуки слились в громоподобный, оглушительный, беспредельно, безудержно нарастающий шорох.
Вдруг - тишина. Наполовину засыпанный каменной мелочью, я лежал лицом вниз. Постепенно возвращалось сознание. Но и приходила боль.
Я попытался приподняться на локте, однако от еще более резкой сверлящей боли рухнул наземь и долго не решался пошевелиться. Было страшно, что боль повторится. В моей спортивной жизни случались тяжелые падения. Я знал: самое страшное, что может произойти, - перелом позвоночника. Может, у меня и был сейчас такой перелом? Но тогда надо лежать неподвижно и ждать, пока подберут. Кто же мог бы это сделать?
Соленая слюна заполняла рот, кровь из рассеченного лба заливала глаза.
Больше не делая попыток приподниматься, я понемногу начал выползать из-под навалившихся на меня камней.
Вверху, на седловине, мошкара уже перевелась. Но здесь она вдруг налетела, яростная, жадная, окутала меня плотной колышущейся пеленой, слепила, забивалась в рот, в ноздри. Костюм был изодран в клочья. Мошкара облепила меня с головы до ног.
Я услышал нарастающий гул и подумал, что с верхушки склона сорвалась еще одна лавина. Обрушится и окончательно погребет меня. Так и сгину. Но гул стал слабеть, постепенно растаял вдали. Это прошумел поезд, и прошел он не более чем в сотне метров от того места, где я лежал. Значит, если выберусь к рельсам, меня заметят. Буду спасен.
Минут-через десять гул поезда повторился. Но теперь мне удалось скосить глаза в ту сторону, откуда он доносился. Там громоздилась гряда из каменных глыб, каждая из которых была величиною с двухэтажный дом. Я не смогу ее преодолеть. Нечего и пытаться.
А вот вдоль склона ползти будет можно. Он обрывался отвесно, и потому осыпи, срываясь, оказывались отброшенными в сторону. Отдельные глыбы, правда, встречались и у самого подножия, но сплошных завалов не образовывали. Не было здесь и кустов. Они, видимо, не могли расти на этой плотной и ровной, как асфальт, бесплодной плите.
Какие-то мгновения я колебался: есть ли смысл ползти вдоль ущелья, растрачивать силы? Да и в какую сторону двигаться? Куда будет ближе - к устью ущелья или, напротив, к порталу тоннеля в его глубине?
