Мария Симонова - Профессия - смертник
- Ты опустил обязательное приветствие. Но это неважно, - бесцветно сказал он. - Можешь излагать мне свою проблему.
Тут в голове у Степана словно бы щелкнуло, и проклятая заготовка наконец-то сгинула из его мыслей, но не успел он вздохнуть с облегчением, как на ее место стала выползать новая: "Занимающий меня вопрос не носит личного характера, он скорее относится к нуменальному соотношению Логосов в механизме выбора противоречивых гипотез..." - И дальше такая лабуда, что с души воротит повторять вслух, когда и без того тошно, и главное - прописано все так четко, хоть закрывай глаза и шпарь, как по бегущей строке.
"Если сюда на протяжении тысячелетий валили толпы с такими проблемами, то неудивительно, что Верлрок в конце концов взбеленился", - думал озабоченный Степан. Напрасно, видно, мнилась ему гибель геройская, вроде как в дыму и пламени с ребенком на руках - обманули, подлецы-инопланетники, сунули в гробницу, можно сказать, заранее, да еще такую предсмертную речь в башку задвинули, от которой в нормальном дому все мухи бы издохли. "Вот и стой тут теперь, словно осужденный перед палачом, и излагай ему вместо последней молитвы эти их "развернутые тезисы", пока он тебя не шарахнет тысячевольтным разрядом или чем еще похлеще, что у него тут имеется для мгновенной, как они сказали, экзекуции".
И вместо того, чтобы следовать заложенной в память инструкции, Степан ответил Верлроку, как, по его мнению, было должно, как душа просила:
- Моих проблем тебе не разрешить. - Сказал так, хотя подсказка продолжала настырно маячить перед его мысленным взором, просясь на язык, стремясь вырваться из плена черепной коробки, будучи высказанной. "Не отвяжется", понял Степан и сделал единственное, что могло помочь, - попросту перестал обращать на нее внимание. Вероятно, жизнь его отсчитывала уже последние минуты, а то и секунды, но пусть простят его новые коллеги, дорожащие своей шкурой спасатели - никаких заумных сентенций он перед смертью выдавать не собирался.
- Ты ошибаешься, - сказал Верлрок. - Я в состоянии дать решение любой проблемы, будь она научного, государственного или личного характера.
- А если она не имеет решения? - заинтересовался Степан, которому в преддверии вечного безмолвия уже сам черт был не брат. - Существуют ведь и такие задачи?
- Существуют, - согласился Верлрок, как показалось Степану, с тяжким вздохом. - Но не для смертных.
С этим заявлением Степан хотел решительно не согласиться, вспомнив прочитанную недавно книгу "Алиса в стране смекалки", но Верлрок не позволил ему и слова вставить.
- Однако перейдем к делу, - сухо отрезал он. - Зачем ты явился ко мне, раз тебе не нужна моя помощь?
- Я хочу умереть, - без обиняков признался Степан. - Говорят, что ты можешь в этом поспособствовать. - Опасаясь, как бы Верлрок не приступил сразу к делу, Степан поспешил продолжить: - Но сначала мне поручено узнать, почему ты начал убивать тех, кто искал у тебя совета.
- Ты сам пришел к решению уйти из жизни? - слабо удивился Верлрок, к досаде Степана оставив без внимания его заключительный вопрос.
- Конечно. Тебя это удивляет?
- Этот мир для меня подобен ветхому рубищу, от которого я не в состоянии избавиться, - утомленно, словно на исходе тяжкого рабочего дня, проговорил Верлрок. - Ничто в нем не способно меня удивить. Ответь, почему ты, смертное существо, имеющее возможность с легкостью прекратить свое существование, обращаешься с этим ко мне?
- Но ты ведь тоже, как я понял, хотел бы скинуть этот мир как рубище, но почему-то этого не делаешь? - спросил хитроумный Степан. Верлрок не замедлил с ответом, заставившим Степана, невзирая на лютую стагнацию, слегка опешить:
- Вам, смертным, дано то, в чем изначально отказано мне - возможность в любую минуту и без особого труда лишить себя жизни. Вы до сих пор так и не поняли, что в этом и состоит идеальное, простейшее решение всех ваших проблем. Даже получив необходимые ответы, вы все равно очень быстро и неизбежно успокаиваетесь в смерти. Как рано или поздно сгинет и все, вами созданное.
Возможно, раньше Степан и поспорил бы с этим заявлением, теперь же, по некотором размышлении, оно показалось ему не лишенным логики и глубокого философского смысла. Верлрок между тем продолжал:
- Меня же, увы, под силу было уничтожить только моим создателям. Для них я был лишь инструментом - продуктом сиюминутной нужды, исправно выполнявшим свою работу, но, несмотря на всю мою уникальность, заброшенным по использовании.
Голос Верлрока оставался, как и прежде, безэмоциональным, однако в Степане родилось странное ощущение взаимопонимания с древним аппаратом: Верлроку-то, выходит, и впрямь не чужд психологический надлом, и его гнетут личные проблемы, мало того - он тоже хочет свести счеты с жизнью!
Кто бы мог подумать, что Степану доведется встретить родственную душу за семнадцать тысяч световых лет от своей планеты и что эта родственная душа будет принадлежать машине! Железяке, снабженной искусственным интеллектом!
- Значит, твое устройство не предусматривает самоликвидации, - задумчиво сказал он.
- Ни в малейшей мере, - подтвердил Верлрок.
- Вот и я устроен, или, если хочешь, запрограммирован так, что не могу лишить сам себя жизни. Я вынужден искать смерти со стороны, потому и пришел к тебе. Сейчас мне кажется, что моя миссия уже выполнена, так что ты можешь приступать. Причем с чистой совестью, - на всякий случай добавил он, поскольку я, кажется, полностью разделяю твою точку зрения насчет смерти как гениальное решение всех проблем.
Верлрок безмолвствовал, и Степан приготовился к скорому избавлению. Он не знал, каковы будут ощущения при мгновенной гибели: успеет ли он почувствовать боль, или тьма небытия, желанная, как прохладное объятие речных глубин в раскаленный зной, поглотит его мгновенно? Боли он не боялся - не по жизни, отнюдь, а с того самого переломного момента, когда жизнь стала вызывать у него идиосинкразию.
Итак, он ждал. Но боль, равно как и тьма небытия, не торопилась на него обрушиваться. Все могло произойти в какую-то сотую долю секунды. Но смерть не приходит незаметно, Степан должен был как-то ее воспринять. Перейти, допустим, в иное, посмертное состояние, либо, что, по его мнению, было ближе к истине, просто разом исчезнуть, перестать существовать.
Однако предполагаемая гибель сопровождалась довольно странными эффектами: стены заметно посветлели, иероглифы на них обозначились четче, и за ними, словно при фотографической проявке, что-то постепенно прорисовывалось, наливалось красками. И наконец возник, словно осязаемый, потрясающе-реальный, полный света и буйной зелени сад: даже воздух как будто еще больше посвежел и наполнился лиственным ароматом, а причудливые стенные росписи обернулись ажурными прутьями беседки - внутри нее, собственно, и очутился Степан. Или, вернее сказать, эта беседка сама образовалась вокруг него.
