Харлан Эллисон - Вы слушаете
Он скрестил ноги, а мой пистолет наконец перестал прыгать. Томпсон продолжил:
- Видите ли, мистер Винсокки, в настоящее время в мире действуют некие силы. Силы, делающие нас точными копиями друг друга. Силы, лепящие нас по единому шаблону. Вы идете по улице и на самом деле не видите ничьих лиц. Безликий, вы сидите в кинотеатре или, скрытый от любого взгляда, смотрите телевизор в вашей унылой гостиной. Когда вы платите по векселю или за проезд - вообще когда разговариваете с людьми, - они смотрят только за своей работой, но не на вас.
И вот у некоторых из нас это заходит еще дальше. В течение всей нашей жизни мы так неприметны в общей среде - можно сказать, как дурнушки на балу, - что, когда те силы, что лепят нас по единому шаблону, потрудятся достаточно, чтобы взять нас с потрохами, мы просто пуфф! - исчезаем для всех окружающих. Понимаете?
Я так и уставился на него.
Конечно, я понимал, о чем он говорит. Кто мог этого не заметить в том огромном механизированном мире, который мы сами для себя создали? Так вот в чем, стало быть, дело! Я мало чем отличался от остальных, но оказался столь серой личностью, что в конце концов полностью обесцветился для окружающих. Это как фильтр у фотоаппарата. Поставьте красный фильтр - и все покраснеет. Но собственно красного там уже видно не будет. И вот внутри каждого имеется как бы маленький фотоаппаратик, что отфильтровал меня.
И мистера Джима. И Дэнни. И...
- А есть еще такие, как мы? Мистер Джим махнул рукой.
- Десятки, Винсокки. Десятки! А скоро будут сотни. Потом тысячи. Если так и дальше пойдет - когда люди все покупают в универмагах, едят, не выходя из машины... А эта новая подсознательная реклама по телевидению? Да, я могу с уверенностью утверждать, что наша компания будет расти не по дням, а по часам... Но только без меня, - добавил он.
Я взглянул на Томпсона, затем на Дэнни. Лицо Дэнни было пустым местом, и я снова перевел взгляд на мистера Джима.
- Что вы имеете в виду?
- Видите ли, мистер Винсокки, - он объяснял терпеливо и снисходительно, - я был университетским профессором. Не слишком я там, между прочим, блистал. Откровенно говоря, полагаю, был просто скучен для своих студентов. Но свой предмет - искусство Финикии - я знал в совершенстве. Этого не отнять. Однако студенты приходили, уходили - а меня толком и не видели. У начальства ни разу не нашлось повода сделать мне хотя бы взыскание. И вот с некоторых пор я начал исчезать. А потом совсем исчез - так же, как вы.
Потом стал околачиваться где ни попадя - чем вы, судя по всему, до сих пор занимаетесь. Но вскоре осознал, какая же это роскошная жизнь. Ни тебе обязанностей перед отечеством, ни тебе налогов, ни тебе борьбы за существование. Просто живи, как хочешь, и бери, что хочешь. При всем том у меня в качестве друга и слуги оказался Дэнни бывший разнорабочий, на которого тоже никто не обращал внимания. Мне, мистер Винсокки, такая жизнь по вкусу.
Вот почему я не проявил особого желания с вами знакомиться. Не люблю, когда нарушается статус-кво.
Тут я понял, что слушаю безумца.
Бедный педагог мистер Джим Томпсон испытал ту же судьбу, что и я. Но, в то время как я превратился - как я теперь понял - из зануды Милктоста в человека достаточно смышленого, чтобы раздобыть пистолет, и достаточно рискового, чтобы пустить его в ход, Томпсон сделался мономаньяком. Тут было его царство.
Но ведь оставались еще и другие.
Наконец я твердо уяснил: с Томпсоном мне разговаривать не о чем. Те самые силы, что сломили нас и измолотили в невидную для остального мира труху, слишком хорошо над ним потрудились. С ним все кончено. Его устраивало то, что он невидим, неслышим и незнаем.
То же самое и Дэнни. Они довольны своим существованием. Больше того счастливы. И за прошедший год я обнаружил многих, им подобных. Но я не такой. Я хочу выбраться отсюда. Хочу, чтобы вы снова меня увидели.
И отчаянно стараюсь добиться этого единственным известным мне способом.
Быть может, это прозвучит как-то нелепо, но, когда люди дремлют или, так скажем, не зациклены на самих себе, они могут меня заметить. Тут-то я и действую. Я насвистываю и мурлычу. Может, вам приходилось меня слышать? Песенка называется "Поднажми, Винсокки". Может, вы меня замечали? Хоть самым краешком глаза?
А думали, что мерещится?
Никогда вам не казалось, что вы слышите эту песенку по радио или по телевизору, - а рядом не было ни радио, ни телевизора?
Пожалуйста! Прошу вас! Прислушайтесь! Я здесь, рядом с вами, в эту самую минуту. Я напеваю вам в самое ухо - чтобы вы услышали и помогли мне.
Вы слышите? Слышите?
ВЫ СЛУШАЕТЕ?
