Клиффорд Саймак - Испытание Фостера Адамса
Приглядевшись, я заметил, что бесплодная земля вокруг испещрена целой сетью отпечатков этих раздвоенных копыт, и припомнил ночь бури и цоканье, преследовавшее меня на дороге.
Я сел в машину и хлопнул дверью, как вдруг, словно хлопок был сигналом, из-за угла дома вышла собака. Это был огромный пес с гладкой черной шерстью, я видел, как при каждом шаге перекатываются мышцы под его сияющей шкурой. От него исходило ощущение силы и быстроты.
Пес повернул голову в мою сторону, и я увидел его глаза. Я не забуду их никогда. Из собачьих глазниц на меня смотрело абсолютное зло. У собак не бывает таких глаз.
Я нажал ногой на стартер и вдавил педаль газа в пол[1]. Лишь когда я проехал по дороге добрых десять миль, меня перестала трясти мелкая дрожь.
Добравшись до дому, я вскрыл бутылку и вышел на крыльцо, освещенное осенним солнышком. Я долго сидел там в одиночестве, то и дело прикладываясь к горлышку, — чего со мной раньше не случалось, но после того случая вошло в привычку.
Когда опустилась темнота, я ушел в дом и стал просматривать рукопись Адамса. Как я и ожидал, это оказалась история пыток и истязаний, обширное историческое исследование бесчеловечного обращения человека с человеком. Там были чертежи и рисунки, а также подробные описания устройства и принципа действия каждой адской машины, которая только существовала в истории. С великим тщанием и точностью автор отслеживал то, как со временем совершенствовались способы пыток, каждый метод был описан во множестве вариантов, до мельчайших подробностей, каждая процедура старательно откомментирована.
Кроме того, в рукописи приводился перечень пыток, о которых известно очень мало, так что и сказать о них практически нечего, не говоря уже о публикации.
Перелистывая страницы, я добрался до главы XLVIII и обнаружил, что рукопись там обрывается. Готово было лишь начало раздела.
Оно гласило:
«Но наивысшую пытку, пытку, которая длится и длится бесконечно, удерживая человека на волос от безумия и смерти, можно найти только в глубинах ада, и до сего дня ни одному смертному существу не довелось узнать пытки преисподней до ухода в мир иной…»
Я отложил бумаги и потянулся за бутылкой, но она оказалась пуста, и я швырнул ее через комнату. Бутылка ударилась о камин и разбилась вдребезги. Мелкие осколки весело сверкнули в свете лампы. Скорчившись в кресле, я чувствовал, как страшные руки ада тянутся ко мне. Пот катился градом, сердце билось чуть ли не в горле.
Адамс знал, о чем говорит, — либо знал точно, либо намеревался выяснить. Он сказал, что для завершения книги ему осталось лишь небольшое исследование, последнее небольшое уточнение, которое он должен получить. И я вспомнил следы во дворе и собаку с чудовищными глазами, и как какое-то существо, возможно та же собака, скреблось в дверь в течение всего моего визита.
Долгое время я просидел в оцепенении, но в конце концов поднялся на ноги и подошел к столу. Достав из ящика пистолет, долгое время пролежавший там без дела, я проверил, в порядке ли он, и убедился, что оружие заряжено. Тогда я вывел из гаража машину и погнал по ночной дороге как сумасшедший.
Рваные облака то и дело скрывали умирающую луну, которая к тому времени, когда я достиг фермы Смита, уже опускалась за вершины гор на западе. Над холмами сгустилась предрассветная тишь, и в этом беззвучии мне чудилось, что старый дом дрожит от ярости, словно разгневанный призрак.
Все до единого окна были темны. Я не заметил никакого движения ни в доме, ни в округе. С реки дул свежий и холодный ветер, поля были покрыты инеем. Я поднялся по скрипучим ступеням и постучал в дверь, но ответа не последовало. Я постучал еще раз, потом еще, но тщетно, поэтому повернул ручку, и дверь медленно отворилась.
Стон был слишком слабый и тихий, чтоб услышать его через дверь, но он звучал, ждал меня, когда я вошел в дверь и вступил в кухню.
Это был даже не стон, а бессвязное лепетание. Казалось, эти звуки издает бессловесная тварь, а не человеческое существо. И мне подумалось, что еще совсем недавно они были громче, но теперь тот, кто стонал в доме, совершенно изнемог и не мог повысить голос.
Я нашарил в кармане пистолет и дрожащей рукой извлек его на свет. До смерти хотелось броситься наутек. Но я не мог этого сделать, мне нужно было убедиться. Я должен был удостовериться, что происходящее не так кошмарно, как я вообразил себе.
Я прошел из кухни в столовую, а стон то затихал, то возвышался до жалких потуг на крик — у существа, которое их издавало, не было сил вопить в голос.
В гостиной я увидел на полу тело и осторожно подошел. Тело у моих ног корчилось, извивалось и стонало. Наконец существо на полу осознало, что я здесь, и попыталось подползти ко мне. И хотя с губ его не сорвалось ни одного членораздельного слова, я отчетливо слышал мольбу в душераздирающих стонах, которые исторгала его глотка.
Я попятился в ужасе, но оно доползло до меня и обхватило мои колени руками с когтистыми пальцами. И когда оно запрокинуло голову, чтобы посмотреть на меня, я узнал Фостера Адамса. В гостиной царил мрак, поскольку шторы, как всегда, были опущены, но за окнами столовой небо начинало сереть в предчувствии рассвета.
В полумраке я не мог толком разглядеть лица Адамса, и до сих пор благодарен за это судьбе. Его рот был сведен судорогой ужаса, глаза распахнуты неимоверно широко, так что казались почти белыми. На бороде пузырились клочья пены.
— Адамс! — воскликнул я, — Адамс, что случилось?
Однако мне не было нужды спрашивать. Я уже все понял. Нет, конечно, мучительное, сводящее с ума знание, которое теперь открылось Адамсу, оставалось для меня недоступным. Но я понял, что произошло, — он нашел то, что искал. С помощью перевернутого распятия, когтей, скребущих в дверь, козлиных следов во дворе он нашел ответ.
Но мне он ответа не дал. Его руки соскользнули с моих колен, он распластался на полу и больше не шевелился. Стало ясно, что он уже никому ничего не скажет.
И только тут я почувствовал чужое присутствие. В самом темном углу притаилось нечто чернее тьмы.
Я замер над распростертым телом Фостера Адамса, безуспешно вглядываясь в пятно мрака и чувствуя ответный взгляд, устремленный на меня. В потемках мне так и не удалось ничего толком рассмотреть. Ни слова не говоря, я спрятал пистолет в карман, повернулся и вышел из комнаты.
За спиной у меня раздались шаги. Копыта постукивали, щелкали суставы, и ритм этих звуков сказал мне, что тот, кто ходит по комнате, передвигается не на четырех, а на двух конечностях.
Примечания
