Мэрион Брэдли - Спасатели планеты
Я сел, ОСТОРОЖНО, неуверенно.
— А человек, по имени Джей, может быть. Учитывая, конечно, различные свойственные определенному темпераменту отклонения. Я бы сказал так: человек по имени Джей Элисон только начинает «быть». До этого он просто отказывался «быть». В пределах своего подсознания он понастроил барьеров против целой кучи воспоминаний, и порог, действующий на подсознание…
— Док, я не силен в терминологии…
Форс изучающе взглянул на меня.
— Вы вспомнили язык Следопытов. Я думаю, что личность Элисона подавлялась в вас, таким образом ваша — была в нем.
— Одну минуту, док, я ничего не знаю ни о фракциях крови, ни об эпидемиях. Моя половина не изучала медицину, — я поднял зеркало и стал задумчиво рассматривать свое лицо. Впалые щеки, высокий лоб, сурово нахмуренный; темные волосы, которые Джей Элисон гладко зачесывал вниз, сейчас были сильно взъерошены. Я не мог спокойно думать, что вижу что-то похожее на доктора. В наших голосах не было ничего общего. Его голос был более, чем высок.
Мой же, насколько я мог судить, был на целую октаву ниже и более звучен. Тем не менее, оба голоса исходили от одних голосовых связок, если только все, что рассказал Форс, не было грубой и мрачной шуткой.
— Я что, действительно занимаюсь медициной? В ряду вещей, о которых я когда-либо думал, медицина всегда занимала последнее место. Я понимаю, это настоящая профессия, но, по-моему, я никогда не. обладал достаточным интеллектом для нее.
— Вы, или вернее, Джей Элисон — специалист по дарковерской паразитологии и; вдобавок, очень толковый и знающий хирург.
Форс сидел, подперев подбородок руками и внимательно меня разглядывал. Он нахмурился и сказал: — Пожалуй, физические изменения удивили вас куда больше всего остального. Я не узнаю вас.
— Вы это мне говорите! Я сам себя не узнаю, — и добавил, — странное дело, я даже не похож на Джея Элисона, мягко говоря. Если он — это я, тогда я не могу говорить «он», нужно — «я».
— Почему бы и нет? Вы не более Джей Элисон, чем я. Для начала вы моложе. Лет на десять. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из его друзей — если только у него были друзья — узнает вас. Вы… для вас просто нелепо отзываться на имя Джей. Как мне вас называть?
— Меня это не особенно волнует. Зовите меня Джейсон.
— Годится, — сказал Форс загадочно. — Тогда смотрите, Джейсон. Я бы хотел дать вам несколько дней на ознакомление со своей новой личностью, но время действительно поджимает. Можете ли вы лететь в Карфон сегодня вечером? Я подобрал команду и отдаю ее под ваше руководство. Встретитесь с ними на месте.
Я взглянул на него и внезапно почувствовал, что комната давит на меня, и услышал его дыхание. Я удивленно спросил: — Вы были заранее во всем уверены?
Форс взглянул на меня и очень долго, как мне показалось, не отрывал взгляда. Потом он сказал странно изменившимся голосом:
— Нет. Я ни в чем не был уверен. Но если бы вы не появились, и я не смог бы поговорить с Джеем внутри вас, мне пришлось бы попытаться сделать это самому.
Джейсон Элисон-младший был внесен в директивный справочник Терранской штаб-квартиры: "Номер-люкс 1214, коридор Медицинской резиденции".
Номер-люкс: спальня, миниатюрная гостиница, компактная ванная — все это подавляло меня. Человек, владевший всем этим, должен был являть собой закомплексованную безликость. Я беспокойно бродил по своим апартаментам, пытаясь почувствовать что-то, показывающее, что это я жил здесь все последние двенадцать лет.
Джею Элисону было 34 года. Свой возраст я оценивал, вне всякого сомнения, в 22 года. В памяти не было очевидных провалов. Стало быть, с того момента, когда Джей Элисон говорил о Следопытах, мои годы стремительно понеслись назад и остановились на вчерашнем ужине (только выходит, что ужинал я в этот раз двенадцать лет назад).
Я помнил отца — морщинистого молчаливого человека.
Он любил часто летать, а потом привозил фотографии, сделанные с его самолета — для-составления карт требовалось дотошное исследование земли. Ему нравилось брать меня с собой, и я летал, фактически, над каждым дюймом планеты.
Никто, кроме него, не отваживался даже пролететь над Геллерами, за исключением большого коммерческого корабля, который держался на безопасной высоте. Я смутно помню падение и странные руки, вытаскивающие меня из-под обломков, и недели, когда я лежал разбитый, в бреду. Тогда за мной заботливо ухаживала одна из женщин Следопытов — красноглазая, вечно щебечущая…
Всего я провел в Гнезде восемь лет. Это Гнездо вовсе не было гнездом в обычном понимании этого слова. Это был огромный раскинувшийся город, построенный на ветвях чудовищных деревьев. С маленькими и хрупкими гуманоидами, товарищами детских игр, я собирал орехи и почки, ловил в силки маленьких древесных зверьков, которых они употребляли в пищу. Следопыты давали мне одежду, сплетенную из волокон паразитирующих растений, выраставших из стволов могучих деревьев, и за все восемь лет я ступал ногой по земле меньше, чем дюжину раз, даже если учесть, что я иной раз совершал довольно далекие путешествия по «дорогам» на деревьях выше уровня леса.
Потом Старейшина, скрепя сердце, решил, что я все-таки чужд им, и мои приемные родители и братья взяли на себя трудную и опасную задачу — помочь мне перебраться через Геллеры. Они же устроили так, что я попал в Трейд-сити.
После двух лет физически мучительной упорной работы по перестройке разума на дневной образ жизни — Следопыты своими «совиными» глазами лучше видели при лунном свете, и вся их жизнь протекает ночью — я устроил себе убежище и обосновался там. Но все последующие годы (после, как я мог предполагать, Джей Элисон вычеркнул все это из основной картины памяти, обшей для нас обоих) исчезали в темных глубинах подсознания.
Книжная полка была до отказа забита микропленками. Я огляделся, и у меня появилось странное ощущение, будто я тревожно вслушиваюсь, не раздадутся ли сейчас мерные шаги и пронзительный голос Джея Элисона, и не спросит ли он меня, какого черта мне нужно в его апартаментах?
Бегло осмотрев полку, я взял наугад одну из книг и начал ее читать что-то о технике сращивания переломов — когда вдруг сообразил, что понимаю ровно три слова в параграфе. Я подпер лоб кулаками и стал вслух произносить слова, пытаясь наполнить их каким-то смыслом: "Рваная рана… Первичное излияние… сыворотка и лимфо… тампоны" Я исходил из предположений, что эти слова все же имели какое-то значение, и «тот» я знал, какие именно. Но даже мое медицинское образование, если оно у меня было, не помогло вспомнить мне ни слова. Что «излом», что «перелом» — все это звучало для меня совершенно одинаково.
