Сергей Другаль - Особая форма
Космофизик заволновался, собрал в кучу штукатурку, схватил ведро и побежал к ручью. Этого мне и надо было. Я дал ему набрать воды и, когда он разогнулся, обездвижил его. Космофизик стоял как памятник самому себе, пока я опутывал его линем. Потом я передохнул немного, перекинул его через плечо и отнес на катер. Всю дорогу ведро с водой, зажатое в его руке, болталось и било меня по бедру. Я уложил космофизика на стол в лазарете, убедился, что линь не мешает кровообращению, и вернул ему подвижность. Вернулась и способность скрежетать зубами:
- Ну, Вася!
- Лежи, - говорю я. - Развяжу потом, а сейчас у меня планетолог на очереди.
- Чего я тебе сделал, а?
- Мне ничего. Но ты пошел против естественного стремления всего живого к красоте. Ты на планете сарай построил.
- Дворец! - закричал космофизик.
- Сарай! - говорю я, а сам в эпидиаскоп голографическую пленку вкладываю. Включил аппарат, и во всю стену возник оскорбляющий взоры сарай, снятый мною в разных ракурсах.
Увидел это мой космофизик и сник, даже барахтаться перестал, только зашептал что-то детское и трогательное.
... Я долго не знал, как подступиться к планетологу. Он с утра сидел на дереве и срубал ветки, которые собирали в кучу киберы. Выключить киберов я не решался, так как это могло насторожить и планетолога, и Льва Матюшина, и без того, наверное, обеспокоенных долгим отсутствием капитана и двух десантников. А невыключенные киберы - как там у них программа перестроена, не знаю - могли, чего доброго, помешать мне скрутить здорового планетолога. Здорового? Ну а если больного? Если я понесу на катер больного планетолога, то ни киберы, ни Лев вмешиваться не станут. Значит, и надо нести больного.
... Это было божественное зрелище, когда планетолог принялся за сук, на котором сидел. Сук у ствола был толст, но он старался, и только щепки летели. При этом планетолог затравленно озирался, видимо, чувствуя, что делает что-то не то. Я дождался, пока он тюкнулся копчиком о планету, и принял его в свои объятия. Когда я нес его напрямик через лагерь, Лев перестал терзать гитару и, покачивая плечами, двинулся на меня.
- Он у вас больной, - объясняю. - С дерева свалился и ни на что больше не годен. А я его выхожу, и он снова сможет веточный корм заготавливать. Понятно?
- А капитан что? Тоже болен? - Лев облизал губы. Голос его был хрипл. Это все твои штучки, Василий. Но со мной у тебя ничего не выйдет. Я буду петь, пока могу.
- Левушка, - взмолился я. - Пойдем домой, а? Умоешься, покушаешь, спать ляжешь в нормальных условиях. А завтра споешь всем нам, а мы тебе аплодировать станем. Ну что тебе здесь?
Лев топтался передо мной, тоска застыла в его карих очах. Конечно, ему очень хотелось домой, на катер.
- Каждому свое, - вздохнул Лев. - Видно, судьба у меня такая. Буду петь...
- Ну, если судьба, тогда конечно.
- Еда кончилась. Ты б принес чего-нибудь поесть, а?
Естественно, на голодный желудок не поется, думал я, растирая в лазарете заживляющей мазью спину планетологу. Само собой, я отнесу тебе чего-нибудь поесть, вот только в аптеке малость покопаюсь... Под эти мысли уложил я болезного на носилке-тележке, рядом разместил космофизика, который лежал покорно, закрыв глаза, и только бормотал:
- Ты выброси пленку, Вася. Прошу тебя.
- Считай, ее уже нет, - ответил я, вкатывая носилки в виварий с черного хода, через переходной бокс. И зря капитан с биологом поджидали меня у главного входа, ничего у них не вышло. Да и не могло выйти - пощупайте бицепс, - с двоими-то я запросто справлюсь, не прибегая к волевым приемам.
Из холодильника достал я тубу с земляничным муссом - любимая еда Льва Матюшина - и углубился в изучение справочника по лекарственным средствам. Потом нашел подходящее снотворное в аптеке, набрал из ампулы в шприц и вколол в тубу с задней стороны. Капелька мусса вышла через дырочку, но я не стал ее стирать, пусть подсохнет. Не будет же голодный Лев проверять целостность тубы.
Лев, весь в грустях, сидел на пенечке. Петь он уже не мог, он еще пытался что-то набренчать на гитаре. Пуджики сидели кружком неподалеку и хрустели корнеплодами, доставая их из ведра. Похоже, лафа для них кончилась. Я так понял, что Лев с самого начала был вроде как запрограммирован на пение и добытчик из него не получился. Киберы наши бездельничали, и вообще не было прежней целенаправленности во всей картине стойбища. Только ткачики старались над ковриками, самозабвенно подправляя пушинки и перышки.
Птички, что с них возьмешь.
Лев выхватил у меня тубу, откусил кончик. Я глядел, как он глотал содержимое, и жалел его, беднягу.
- Я за тобой пришел.
Пуджики перестали чавкать, раздался гнусавый переписк-перехрюкивание. Примерно такие звуки мог издавать поросенок, имей он полипы в носу.
Лев сполз с пенька. Я поднял гитару и кликнул киберов. Повинуясь команде, они подобрали спящего Льва. Один спереди нес его за ноги, двое держали Льва за плечи, а последний поддерживал голову. Я замыкал шествие, снимая на пленку все подряд и крупным планом пуджика, пытавшегося выдавить из тубы остатки мусса. Они полукругом шли следом за мной, вытягивая лапы с растопыренными пальцами. Такие милые, подумалось мне, беззащитные пуджики. Их бы покормить, погладить, им бы спеть, сплясать бы для них! Вертятся эти мысли у меня в сознании, а подсознание мое человеческое борется, и понимаю я, что идет на меня массированная гипнотическая атака, а ничего поделать не могу. Так и тянет меня все бросить и пойти в услужение к пуджикам, и начинаю я в этом видеть высший долг свой, и начинаю понимать всю муку десантников, которых лишил я возможности служения пуджикам. Хрюканье их музыкой мне кажется, а морды хоботастые благородные очертания приобретают. Согрелось сердце мое в этакой нерассуждающей доброте, и только на донышке сознания лежит нерастаявшая льдинка сомнения: а что, разве доброта волю и ум парализует? Она их усиливать должна, доброта безадресной быть не может. Видите, я и сейчас свои мысли не очень четко излагаю, а тогда вообще был сумбур в голове. И все время я видел себя словно со стороны: киберы поверженного Льва несут, а я сзади тащусь в окружении пуджиков, и словно мерцающее марево меня окутывает, и неохота, так неохота на катер возвращаться... Пусть ребята улетают, а я останусь, кто-то ведь должен пуджиков обслуживать, кормить, охранять, развлекать. Но словно по инерции плетусь за киберами, которые уже протопали по откинутому трапу. Пуджики меня в кольцо охватили, пальцами чуть не в глаза тычут, гипнотизируют. Остановился я, буквально покачивает меня, уже и ногу занес, чтобы назад вернуться, и вдруг почувствовал, что меня пуджик вроде по шее похлопывает, дескать, не тяни давай. Почему-то я приставил ногу, а меня в спину уже вполне ощутимо толкают. Вот тут, я полагаю, система воздействия у пуджиков дала сбой. Одно дело, когда они взывали к доброте, но совсем другое, когда по шее... Поторопились пуджики, не хватило у них терпения, а может, гипнотической силы на меня не хватило. Чувствую, меня уже и за руки тянут, отпускать не хотят, холуй им требуется. И все, что у меня в подсознании сидело, тут же в сознание перелилось, и словно прозрел я.
