Жозеф Рони-старший - Неведомый мир
Я до того исхудал, что стал похож на призрак. Издали завидя мою долговязую фигуру, от которой падала длинная тень, жители деревни насмешливо кричали:
– Вон святой дух идет!
Я качался на ветру, как былинка, был невесом, как солнечный луч, но при этом – огромного роста.
Постепенно в моей голове созрел план. Раз уж я обречен на тягостное существование, на безрадостную и сумрачную череду дней, к чему прозябать в бездействии? Нужно удостовериться в том, что на свете действительно нет ни единой души, способной понять меня. Я решил оставить свой суровый край и отправиться в город на поиски ученых – естествоиспытателей и философов. Прежде, чем обнародовать свои познания о другом мире, я сам мог послужить интересным объектом для исследований. Разве моя внешность, зрение, быстрота движений не заслуживали сами по себе пристального внимания ученых?
Чем больше я об этом думал, тем больше крепли мои надежды и возрастала решимость. Наконец я сообщил родителям о своих намерениях. Они не слишком хорошо поняли, о чем идет речь, но в конце концов уступили моим настойчивым просьбам. Мне было разрешено поехать в Амстердам с условием, что я вернусь обратно, если моя судьба сложится неудачно. И вот как-то утром я отправился в путь.
От Звартендама до Амстердама около ста километров. Я легко преодолел расстояние за два часа. Путешествие прошло без приключений, если не считать того, что в городках и поселках, через которые я пробегал, редкие прохожие буквально застывали на месте, изумленные скоростью моего бега. Чтобы не заблудиться, я несколько раз спрашивал дорогу у неторопливо бредущих стариков и, благодаря превосходно развитому чувству ориентации, оказался в Амстердаме около девяти часов утра.
Я решительно вошел в большой город и медленно побрел вдоль прекрасных каналов, смешавшись с толпой деловитых прохожих. Я не привлекал к себе особого внимания,, как опасался, а лишь изредка вызывал усмешки юных гуляк. Но все же остановиться я еще боялся и обошел почти весь город, пока не осмелился войти в кабачок на набережной Теерен Грахт. Место было спокойное. Дивный канал нес свои воды между рядами деревьев, и я заметил, что среди снующих по берегам модигенов появились новые разновидности. Слегка поколебавшись, я переступил порог кабачка и, как мог медленно, обратился к хозяину с просьбой указать мне больницу…
В его взгляде я прочел подозрение и любопытство. Он вынул изо рта трубку, снова затянулся и только тогда произнес:
– Бьюсь об заклад, вы из колоний?
Поскольку спорить с ним не имело смысла, я кивнул. В восторге от собственной проницательности, он задал новый вопрос:
– Вы, наверное, приехали из той части Борнео, куда нам, голландцам, невозможно попасть?
– Именно так.
Я ответил слишком быстро, он вытаращил глаза.
– Именно так, – повторил я медленнее. Хозяин удовлетворенно улыбнулся.
– Вам нелегко говорить по-голландски? Значит, вам нужна больница. Вы что, больны?
– Да.
Нас уже обступили посетители, прослышав, что я – людоед с Борнео. Однако, смотрели они на меня скорее с любопытством, чем с враждебностью. С улицы в кабачок стекались зеваки. Мне стало не по себе, но, стараясь сохранять спокойствие, я произнес, кашляя:
– Я очень болен.
– Их обезьянам тоже вреден наш климат, – добродушно произнес какой-то толстяк. – Он для них просто смертелен.
– Какая у него странная кожа… – добавил другой.
– Интересно, как у него устроены глаза? – поинтересовался третий, указывая на меня пальцем.
Меня окружили плотным кольцом, на меня были устремлены сотни любопытных взоров, а в кабачок заходили все новые и новые посетители.
– Какой он высокий!
– А до чего тощий!
– Непохоже, чтобы эти людоеды прилично питались. В голосах не чувствовалось неприязни, а несколько сердобольных даже попытались меня защитить:
– Не давите на него так, он ведь нездоров.
– Ну, приятель, не робей! – сказал толстяк, заметив мое беспокойство, – я отведу тебя в больницу.
Он взял меня за руку и с криком: «Дорогу больному!» – начал пробиваться сквозь толпу. У нас в Голландии зеваки довольно беззлобны. Они расступились, но тут же поспешили вслед за нами. Мы шли по набережной канала в сопровождении густой толпы, и люди кричали:
– Это людоед с Борнео!
Наконец, мы добрались до какой-то больницы. Был приемный час. Нас провели к студенту-практиканту, юноше в очках, который встретил нас весьма нелюбезно. Мой спутник сообщил ему:
– Это дикарь из колоний.
– Неужели дикарь? – вскричал тот.
Он снял очки, чтобы лучше меня рассмотреть, застыл в изумлении на несколько секунд, затем быстро спросил:
– Вы зрячий?
– Я прекрасно вижу.
Я произнес эту фразу слишком быстро.
– Это у него такой акцент, – с гордостью объяснил толстяк. – Ну-ка, приятель, повтори.
Я повторил, стараясь говорить разборчивее.
– У него необычное строение глаз… – пробормотал студент, – и цвет кожи… В вашем племени у всех такая кожа?
Тогда, делая невероятные усилия, чтобы он понял, я сказал:
– Я приехал встретиться с ученым.
– Значит, вы не больны!?
– Нет.
– Вы с Борнео?
– Нет.
– Откуда же вы?
– Из Звартендама, что неподалеку от Дисбурга.
– Так почему же ваш спутник утверждает, что вы с Борнео?
– Он так решил, а я не стал с ним спорить.
– Вы хотите встретиться с ученым?
– Да.
– Но зачем?
– Чтобы меня осмотрели.
– Вы надеетесь заработать денег?
– Нет, деньги мне не нужны.
– Выходит, вы не нищий?
– Нет.
– Почему же вы хотите, чтобы вас осмотрел ученый?
– Из-за особенностей моего организма.
Несмотря на все старания, я говорил слишком быстро. Приходилось повторять.
– Вы уверены, что отчетливо видите меня? – спросил юноша, не сводя с меня пристального взгляда. – Похоже, ваши глаза целиком состоят из роговицы…
– Я вас прекрасно вижу.
Я принялся шагать по комнате, хватая какие-то предметы, ставя их на место, подбрасывая в воздух.
– Невероятно! – с восхищением воскликнул студент почти дружелюбно, чем вселил в меня надежду. – Послушайте, – изрек он наконец, – думаю, что доктор Ван ден Хевель заинтересуется вашим случаем. Я предупрежу его. Посидите в этом кабинете. Значит, если я вас правильно понял, вы абсолютно здоровы?
– Да.
– Пройдите сюда. Доктор сейчас выйдет.
Так я очутился среди заспиртованных чудовищ: эмбрионов, звероподобных детей, огромных земноводных, диковинных ящериц с антропоморфными чертами. «Все правильно. Здесь мое место, – подумал я. – Наверное, я тоже мог бы претендовать на то, чтобы меня заспиртовали и поместили рядом с ними».
