Борис Шейнин - В недрах планеты
Серую темноту гранита сменяет хрустальная чистота неба. И уже несколько мгновений спустя корабль продвигается в залежах изумрудов, и кажется, что он повисает в пронизанных солнечными лучами морских волнах.
Темнота... Светящиеся точки делают ее похожей на звездное небо. Вот оно прошивается нитями двуокиси титана... И так же неожиданно снова на нас опрокидывается ночь.
Стрелка, глубиномера упрямо продолжает свой путь: 30 километров... 35... В прозрачном глобусе пунктир вырисовывает путь корабля.
- Прошли линию Мохоровичича, миновали земную кору, - слышу усиленный диктофоном голос Егорова.
С тех пор, как вошли в ультраосновные породы, темп движения упал... Мешают лежащие на пути глыбы алмазов...
Сквозь золотистые алмазные залежи движется корабль. Мне кажется, я слышу скрежет, скрип обшивки.
Иногда корабль останавливается, пятится, если можно так сказать о корабле, когда он немного поднимается вверх. Затем он с новой силой набрасывается на вещество, которое до сих пор считали самым твердым на Земле.
Вокруг - нагромождения алмазных глыб. Они лежат на дне, на стенах, висят, как облака в небе.
Внезапно корабль останавливается.
- Смотрите, ведь это пещера! - восклицает Таланин.
- Собственно говоря, не совсем пещера... - отвечает Егоров, геофизические приборы ее не регистрировали... Полость заполнена сдавленным газом.
- Но почему остановился корабль? - спрашиваю я.
Таланин берется за рычаги управления. Он пробует включить двигатель. Но безрезультатно...
- В двух словах... сели, - говорит наконец Егоров.
- Это уже не в двух, а в одном, - угрюмо отвечает Таланин. Он подходит к гамма-квантовому видеоскопу и всматривается в очертания необычной пещеры.
- Какое давление газа внутри полости?
- Семь тысяч восемьсот сорок атмосфер.
- Приближенно восемь, - рассуждает вслух Таланин. - А донные океанские скафандры могут выдержать десять тысяч. У них десятикратный запас прочности.
- Но здесь девятьсот градусов... - начинает понимать ход мыслей Таланина Егоров.
- Девятьсот? Сейчас я подсчитаю...
Он записывает на листке формулу. Кодирует ее и запускает ленту в приемное устройство счетной машины.
И вот в его руках ответ, составленный электронным математиком.
- Смотрите... По крайней мере десять минут температура внутри скафандра продержится на уровне сорока градусов.
Мы - Егоров и я - помогаем Таланину влезть в металлический панцирь донного скафандра.
Сергей Петрович сразу становится похожим на сказочного великана-рыцаря.
- Сережа, только помните... не больше десяти минут. Если почувствуете слабость, немедленно возвращайтесь.
Из-за прозрачной маски скафандра видны веселые глаза Таланина. Давненько не плавал! Он протягивает для рукопожатия стальную ладонь.
За ним медленно задвигаются двери-шлюзы.
Медленно, как водолаз по дну, Таланин передвигается к выходу. Плавно работая руками и ногами, он выплывает из отсека корабля.
Перед ним, освещенные голубоватым сиянием, золотисто-белые провалы огромной пещеры. Словно вырублена топором унизанная огромными сверкающими голубовато-золотистыми кристаллами стена. Пол похож на оцепеневшие волны морского прибоя.
Сделав плавный вираж, Таланин разворачивается и подплывает к корпусу корабля. Как у бесконечного зеркала, движется он вдоль его полированной поверхности.
Мы помогаем Таланину снять скафандр. Я подношу к его губам маску кислородного прибора. Таланин открывает глаза.
- Глупей не придумаешь... - говорит он. Мы молча переглядываемся.
- Алмазная глыба, - продолжает Таланин, - заклинила камеру двигателя... Как заслонка... Надо ее разбить... Но дело вот в чем. Сжатия в первой камере маловато. Если бы она прошла ну на полметра дальше. Вот сюда... Тогда другое дело.
- Но как это могло случиться?
- Возможно, глыба подплыла сбоку, вне фокуса ультразвукового бура.
- А если повернуть бур? - спрашивает Егоров.
- В том-то и дело, что конструкцией корабля это не предусмотрено. Надо взрывать глыбу.
- Взрывать? - Егоров морщится, точно проглотил что-то горькое. - Вы подумали о последствиях?
- Разве взрыв угрожает кораблю? - спрашиваю я.
- Кораблю, конечно, не угрожает. В двух словах: взрыв зарегистрируют станции подземного наблюдения. Он будет понят как сигнал бедствия, просьба помощи... Нет, этого надо избежать...
Таланин вскакивает на ноги. Он тянется к донному скафандру.
- Есть выход. Дробить глыбу. - Он смотрит на меня, почему-то ожидая возражения.
- А если такое повторится, - спрашиваю все-таки я, - там, где нельзя будет выйти из корабля?
- Глубина помогает нам. Давление даже алмазы делает пластичными... говорит Егоров.
Они оба смотрят на меня, ожидая новых возражений. Я молча киваю головой.
Неподвижно лежит в пещере корабль.
Таланин подплывает к застрявшей у его "горла" глыбе. В его руках небольшой пневматический молот, который обычно используют геологи, Таланин подводит инструмент к поверхности глыбы.
На глыбе не остается следа.
Т аланин подплывает с другой стороны...
Снова короткими пулеметными очередями стрекочет молот.
Алмаз - чрезвычайно твердый материал. Но в то же время он и хрупок. Все дело в том, вдоль или поперек граней кристалле направляется усилие... Это свойство "спайности". О нем знают школьники...
Таланин продолжает "прощупывать" молотом гигантский кристалл. Надо найти единственно правильный угол для приложения инструмента.
Под маской - раскрасневшееся лицо Таланина. По его щекам сползают капли пота.
В салоне совещание.
- ...Дело вот в чем, - говорит Таланин. - Это не алмаз. У этого минерала твердость алмаза, но совершенно отсутствует спокойность...
- И все же от взрыва надо воздержаться, - твердит Егоров.
Следующим работает Егоров. Загадочный минерал продолжает сопротивляться.
Теперь моя очередь. Я протягиваю руку к своему скафандру, но меня опережает Таланин.
- Ничего. Мы сами управимся.
- Я такой же член экипажа, как и все, - пытаюсь возражать я, - и наравне со всеми...
Но Таланин не дает мне закончить. Он вдруг обнимает меня.
- Дорогой мой доктор, кто тебя-то лечить будет? Вот в чем дело. Потерпи, друг!
И снова стрекочет пневматический молот. Снова работает Таланин в наполненной сдавленным газом пещере.
Наконец минерал поддается. Сначала под острием молота в нем проскакивает линия трещины... Потом отламывается кусок.
Между поверхностью камеры и кристаллом возникает небольшой зазор. Буквально игольное ушко. В прозрачной среде сжатого газа образуется завихрение, смерч... Он устремляется с грохотом в камеру.
