Марта Уэллс - Колесо Бесконечности
Оказавшись под защитой деревьев, Маскелль замедлила шаг, понимая, что если споткнется и упадет, шум может ее выдать; впрочем, дождь заглушал ее продвижение. Отойдя от берега на какое-то расстояние, Маскелль остановилась и спряталась в черной тени куста таны. Она слышала, как неподалеку сквозь чащу продираются несколько человек. Пираты, конечно, в джунглях не задержатся: лесное царство в отличие от реки им непривычно, они его боятся. «Суеверные идиоты!» — подумала Маскелль, садясь на мокрую траву: этой ночью именно рекой владеют злые духи.
Погоня стала отдаляться, и Маскелль начала подниматься из-за куста. В этот момент кто-то легко коснулся ее плеча, предупреждая о том, что шевелиться не следует. В ту же секунду она услышала шаги еще одной группы пиратов. Потом остался только шум дождя и мурашки, которые бегали по коже Маскелль от неожиданности. Кто-то скорчился рядом с ней; она чувствовала тепло живого тела и чье-то дыхание. Как она могла не заметить этого раньше, Маскелль не понимала. «Что ж вы не предостерегли!» — сварливо обратилась она в душе к Предкам. За тридцать лет, что Маскелль была ученицей, а потом полноправной жрицей, служительницей Предков, они редко оказывались рядом, когда она больше всего в них нуждалась. Можно было бы, конечно, сказать, что в этом и была причина того, что в конце концов она восстала, но лгать себе Маскелль не хотела. Чуть слышно она прошептала:
— Ушли?
После еле заметной паузы человек ответил:
— Теперь ушли.
Маскелль не пошевелилась; он тоже оставался неподвижным. Но тут огромная холодная капля сорвалась с ветки и упала Маскелль за шиворот, заставив ее вздрогнуть. Человек отстранился, встал и растворился в джунглях, хотя на этот раз Маскелль услышала шорох листьев.
Покачав головой, она поднялась на ноги, хоть колени ее и запротестовали. Должно быть, пленник вылез через грузовые ворота и последовал за ней в джунгли. Что ж, предупредив ее о преследователях, он по крайнем мере отплатил услугой за услугу. Маскелль пошлепала по грязи через кусты, гадая, почему синтанский воин оказался в сердце Небесной Империи. Вопрос занимал ее на протяжении всего долгого пути обратно к дороге.
Маскелль выбралась из джунглей как раз там, где дорога, расширяясь, переходила в Лужайку. Именно теперь Предки со свойственным им своенравием сочли, что следует откликнуться на молитвы Маскелль, и дождь превратился в мелкую изморось. Ночная темнота не позволяла рассмотреть Лужайку, но Маскелль знала, что в утреннем свете увидит широкую зеленую равнину, образующую ровный квадрат, словно вырезанный из бескрайнего океана джунглей, покрытую ухоженной густой подстриженной травой, как лужайки парка в Дувалпуре.
Середину равнины занимал массивный прямоугольный барай — резервуар для дождевой воды, окруженный широкими каменными дорожками. В центре водоема стоял храм ордена Кошана, до которого можно было добраться только по каменному мостику. Конические башни храма символизировали Гору Бесконечности; все пропорции здания, каждый портал, каждая резная деталь стен имели свой особый священный смысл. Во всех многочисленных окнах, вдоль галерей, на перилах мостика горели фонарики. К западу от барая виднелись другие, менее упорядоченные группы огней: это были костры и факелы путников, искавших безопасного приюта в мистической тени храма, а также под охраной его многочисленных стражников. В свете одного из костров Маскелль разглядела фургон Растима и с облегчением перевела дух. Она терпеть не могла оставлять труппу без присмотра, хотя и знала, что актеры сами научились справляться со всеми трудностями задолго до того, как она их повстречала.
«Мне случалось подводить других — наверное, дело в этом».
Маскелль обнаружила, что большинство актеров уже спят в своих сырых фургонах и только Растим подкидывает дрова в костер, а старая Мали, ворча, что-то варит в котелке на ужин. При появлении Маскелль раздались радостные восклицания; Растим, не скрывая облегчения, следил, как она с подозрением начала принюхиваться к содержимому котелка, а ворчание старой Мали стало почти неслышным. Судя по кускам мяса в кипящей похлебке, труппа добралась до Лужайки достаточно рано, чтобы успеть купить свинины у храмовых служителей. В углях запекались и клубни таро.
— Кипяток есть? — спросила Маскелль.
Старая Мали обернула мозолистую руку тряпкой и подняла с углей кипящий чайник.
— Я ж знала, что ты вернешься, — пробормотала она.
— А что, у кого-то были сомнения? — поинтересовалась Маскелль, усаживаясь на циновке, расстеленной на мокрой земле; циновка издала противный хлюпающий звук.
— Да опять Гардик болтал, — пренебрежительно махнул рукой Растим. Ерунда.
— Хм-м… — протянула Маскелль, растирая в ступке ивибру. Потом они со старой Мали, ругаясь друг на друга, отжали сок в чашку, и старуха понесла снадобье в фургон Киллии. Маскелль и Растим остались у костра, устало глядя друг на друга.
— Значит, нам добираться туда еще два дня, верно? — спросил Растим.
— Да, — кивнула Маскелль, рассматривая в свете костра свои руки. Спина ее болела от холода и сырости. Полдесятилетия и два раза по двадцать — не такой уж большой возраст для ариаденцев или кушоритов. А вот для придворной дамы это много, да еще и руки почти такие же мозолистые, как у старой Мали…
— А там будет много народа на представлениях? — с беспокойством продолжал расспрашивать Растим.
— О да. — Правда, «много» — понятие относительное. — Лучше не бывает. И к тому же зрители там щедрые.
— А-а, — довольно уныло протянул Растим, глядя на темную мокрую равнину за пределами круга света от костра. — А как насчет аудиенции у великого жреца?
— Он обратится к вам. — Маскелль для того и вела труппу в Дувалпур, чтобы предстать перед Посланником Небес, самым высоким представителем духовенства в Небесной Империи.
— Еще два дня… Если дождь не задержит.
— Не задержит. — Маскелль была в этом уверена: Предки шепнули ей словечко. Иногда и от них бывала какая-то польза.
Из фургона Киллии вернулась старая Мали — сгорбленная фигурка на распухших ногах. Она ударила себя в грудь и кивнула. Давно знавшая ее привычки Маскелль поняла: дочка Киллии выпила лекарство и снадобье сразу подействовало: дышать девочке стало легче. Если повезет, лихорадка скоро пройдет, и Маскелль даже не придется вызывать духов-целителей.
Маскелль встала и растерла негнущуюся спину. Есть ей больше не хотелось, не хотелось ни чая, ни даже рисовой водки. И еще ей не хотелось отвечать на одни и те же вопросы, которые станут задавать актеры, как только, учуяв запах еды, вылезут из своих фургонов. Она кивнула Растиму и старой Мали и, хромая, побрела к своему фургону. Он стоял немного в стороне, как и предпочитала Маскелль; быки были выпряжены и дремали над охапками сена. Фургоном в этот день вместо Маскелль правила старая Мали. Когда дождь прекратился, она подняла легкие деревянные боковые панели, чтобы проветрить внутреннее помещение. Маскелль помедлила перед задней дверцей, вглядываясь в темноту. Отсюда должен был бы быть виден храм…
