Ирина Стрелкова - Шах помидорному королю
«Но даже если я ничего не нашел, — обиженно думал Фомин, — все равно Егоров должен был перед отъездом пригласить меня, выслушать».
Фомин не собирался выкладывать свои обиды начальству. Многоопытный Налетов и сам все понял. Потому-то Фомин и получил нежданно-негаданно приказ отдохнуть в субботу и развеяться, чтобы потом взяться за дело со свежими силами.
К тому же Петр Петрович считал, что в сложившейся ситуации, когда весь город взбудоражен ограблением универмага, Фомин обязан держать под строжайшим присмотром своего общественного помощника, склонного проявлять чрезмерную самостоятельность. Давая Фомину совет отправиться по грибы вместе с Киселевым, Петр Петрович не сказал напрямик, что надо прощупать, нет ли у самозваного детектива каких-нибудь опасных намерений. Все образуется само собой: Киселев во время совместной прогулки непременно заговорит про ограбление века и уж тут-то Фомин проведет разъяснительную работу.
Фомин думал со злорадством: «А может, не стоит мешать Киселю? Хочет сунуться в дело об ограблении универмага — тем лучше!»
Ему представилась дивная картина. Егоров стучит кулаком на Киселя: «Да вы кто такой!» Кисель сначала держится с амбицией, толкует Егорову про свои оригинальные методы, но тот покажет ему, как соваться не в свое дело, отучит навсегда.
Увы, эту милую сердцу сцену пришлось тут же выбросить и уничтожить. Потому что от Егорова будет взбучка не только Киселю. Влетит — и куда сильней! — Фомину. И Налетову тоже. Как могли допустить существование самозваного частного детектива под боком у городского управления внутренних дел!
— Вот что, Кисель! — Фомин старался говорить мягко и в то же время с официальной строгостью. — Ты мне сейчас дашь слово. Поклянешься. Никакого вмешательства в расследование кражи из универмага. Никакой самодеятельности. Понял? Кражу расследуем не мы…
В ответ Фомин услышал легкий смешок.
— Я знаю. У нас в Путятине побывал некто из областного управления… Об этом, Фома, знает весь город… Что же касается меня, то я бы охотно померялся силами с профессионалом. Я ведь тоже становлюсь профессионалом, но по-прежнему не подвержен шаблону. Только творчески, только собственными оригинальными методами — вот мой девиз…
Фомин понял, что никакой клятвы он от Киселя не дождется. Даже простого честного слова.
«Еще одна забота на мою голову! — уныло размышлял Фомин. — Придется чем-то его занять, отвлечь каким-то поручением… Но каким?…»
Фомин принялся перебирать в памяти мелкие происшествия, случившиеся за недавнее время. Ни одно из них не годилось. Потому что именно из пустяков Кисель умудряется сочинить что-нибудь сложное и запутанное.
«Никаких мелочей ему доверять нельзя, — сказал себе Фомин. — Но и ничего крупного, упаси бог! — добавил он, спохватившись. — С крупным Кисель такого натворит — век не расхлебаешь. Тогда что же остается? Не мелкое, не крупное и такое, чтобы Кисель увлекся и влез по уши…»
— Не мелкое и не крупное… — вслух произнес Фомин.
— Ты о чем? — полюбопытствовал Володя.
Фомин напустил на себя таинственность.
— Да так… Есть одно дело…
Заявление пенсионера Смирнова! Вот что можно подсунуть Киселю. Дело в самый раз. Не крупное, но и мелким не назовешь. Совершенно дурацкое дело. Полная белиберда и собачья чушь. И вполне во вкусе путятинского Эркюля Пуаро.
III
Заявление пенсионера Смирнова поступило к Фомину при обстоятельствах несколько диковинных, но вполне типичных для Путятина с его провинциальными нравами. Простые люди ничего не предпринимают спроста. Непременно с подходцем.
Фомин ходил в парикмахерскую на Пушкинской два раза в месяц, по пятницам после работы.
Он стригся всегда у добродушной и неповоротливой Татьяны Ивановны. В далекие детские годы его водил к ней строгий дед, признававший для себя и для внука единственную мужскую стрижку «бокс». Татьяна Ивановна обрабатывала Колькин затылок машинкой и оставляла впереди скромную челочку.
Потом он стал ходить в парикмахерскую самостоятельно и обзавелся чубом до бровей, чтобы иметь устрашающий вид.
В старших классах отпустил лохмы до плеч и обходил парикмахерскую за три версты. Но время от времени директор школы отсылал его из класса с категорическим приказом: «Нестриженым не возвращайся!» Добросердечная Татьяна Ивановна чуточку состригала концы волос — зато обильно прыскала одеколоном, что служило доказательством покорного выполнения директорского приказа.
Вернувшись в родной Путятин после долгого отсутствия, Фомин потряс Татьяну Ивановну молодцеватым видом, мундиром и погонами. Она и не надеялась, что он сядет в ее кресло. Все молодые путятинцы стриглись у нового мастера Люси, к Татьяне Ивановне ходили только старики и мелюзга. Однако Фомин сел в ее кресло. Татьяна Ивановна ужасно разволновалась и обкорнала его до безобразия. Это не помешало Фомину остаться ее верным клиентом, и она стригла его вполне удовлетворительно.
Но в прошлую пятницу Татьяны Ивановны в парикмахерской не оказалось.
— Ваш мастер болеет, — сочувственно прощебетала прекрасная Люся. — И не скоро выйдет. Собирается на пенсию — давно пора… Конечно, после Татьяны Ивановны вас может не устроить моя работа, — кокетливо продолжала Люся, уверенная в своем превосходстве, — но прошу вас, вы только попробуйте…
Фомину не понравилось, что она его так уговаривает. Его всегда настораживало повышенное внимание со стороны продавцов и работников службы быта, нервная суетливость или слишком бурная радость по поводу появления сотрудника милиции. Но не будешь же ходить нестриженым.
Сидя в кресле и не очень-то вслушиваясь в болтовню Люси о сказочных доходах Валерия Леонтьева, Фомин увидел в левой створке зеркала нетерпеливо подрагивающую ногу. Бело-голубая кроссовка «Адидас», голубой вельвет джинсов. В коридорчике перед мужским залом ожидал своей очереди Джека Клюев, руководитель ансамбля «Радуга».
«Что я знаю про Джеку Клюева?» — спросил себя Фомин.
Оказалось, он знал не так-то мало.
Джека начал свой путь к славе в школьном ансамбле «Юность». Путятин переживал тогда музыкальный бум. На каждом краю города тренькала и пела своя группа. «Каскадеры», «Инопланетяне», «Анжелика», «Примус»… Знаменитый в Путятине мастер Витя Жигалов был завален заказами на электрогитары. Считалось, что жигаловские электрогитары не уступают мировому стандарту.
Самодельные электрогитары наводили Фомина на грустные размышления. Откуда берутся детали, которыми не торгуют в Путятине? К тому же Фомин понимал, что на самоделках музыкальный бум не остановится. Каждый ансамбль мечтает о настоящих покупных инструментах.
