Борис Шейнин - В недрах планеты
— Что это? — торжествующе спрашивает Егоров, передавая шар-патрон Таланину.
Таланин раскрывает шар. Он берет каплю образовавшейся в нем жидкости, растирает ее на ладони, нюхает.
— Что это? — повторяет вопрос Егоров.
— Нефть.
— Нужны еще доказательства? Поднимаясь из глубин в верхние слои, газы Земли превращаются в нефть… В двух словах: нефть — это результат дыхания глубин, а вовсе не остатки живых организмов. И вот вам из этого практический вывод: во-первых, запасы нефти на нашей планете можно считать безграничными. Во-вторых, добывать нефть можно везде, в любом месте. Любой район земного шара нефтеносный. Разница лишь в глубине залегания газов.
Движется диск на циферблате часов, сменяются дни и ночи. И каждый час полон новых впечатлений. Смена пластов происходит резко, словно переворачиваются страницы книги.
Серую темноту гранита сменяет хрустальная чистота неба. И уже несколько мгновений спустя корабль продвигается в залежах изумрудов, и кажется, что он повисает в пронизанных солнечными лучами морских волнах.
Темнота… Светящиеся точки делают ее похожей на звездное небо. Вот оно прошивается нитями двуокиси титана… И так же неожиданно снова на нас опрокидывается ночь.
Стрелка, глубиномера упрямо продолжает свой путь: 30 километров… 35… В прозрачном глобусе пунктир вырисовывает путь корабля.
— Прошли линию Мохоровичича, миновали земную кору, — слышу усиленный диктофоном голос Егорова.
С тех пор, как вошли в ультраосновные породы, темп движения упал… Мешают лежащие на пути глыбы алмазов…
Сквозь золотистые алмазные залежи движется корабль. Мне кажется, я слышу скрежет, скрип обшивки.
Иногда корабль останавливается, пятится, если можно так сказать о корабле, когда он немного поднимается вверх. Затем он с новой силой набрасывается на вещество, которое до сих пор считали самым твердым на Земле.
Вокруг — нагромождения алмазных глыб. Они лежат на дне, на стенах, висят, как облака в небе.
Внезапно корабль останавливается.
— Смотрите, ведь это пещера! — восклицает Таланин.
— Собственно говоря, не совсем пещера… — отвечает Егоров, геофизические приборы ее не регистрировали… Полость заполнена сдавленным газом.
— Но почему остановился корабль? — спрашиваю я.
Таланин берется за рычаги управления. Он пробует включить двигатель. Но безрезультатно…
— В двух словах… сели, — говорит наконец Егоров.
— Это уже не в двух, а в одном, — угрюмо отвечает Таланин. Он подходит к гамма-квантовому видеоскопу и всматривается в очертания необычной пещеры.
— Какое давление газа внутри полости?
— Семь тысяч восемьсот сорок атмосфер.
— Приближенно восемь, — рассуждает вслух Таланин. — А донные океанские скафандры могут выдержать десять тысяч. У них десятикратный запас прочности.
— Но здесь девятьсот градусов… — начинает понимать ход мыслей Таланина Егоров.
— Девятьсот? Сейчас я подсчитаю…
Он записывает на листке формулу. Кодирует ее и запускает ленту в приемное устройство счетной машины.
И вот в его руках ответ, составленный электронным математиком.
— Смотрите… По крайней мере десять минут температура внутри скафандра продержится на уровне сорока градусов.
Мы — Егоров и я — помогаем Таланину влезть в металлический панцирь донного скафандра.
Сергей Петрович сразу становится похожим на сказочного великана-рыцаря.
— Сережа, только помните… не больше десяти минут. Если почувствуете слабость, немедленно возвращайтесь.
Из-за прозрачной маски скафандра видны веселые глаза Таланина. Давненько не плавал! Он протягивает для рукопожатия стальную ладонь.
За ним медленно задвигаются двери-шлюзы.
Медленно, как водолаз по дну, Таланин передвигается к выходу. Плавно работая руками и ногами, он выплывает из отсека корабля.
Перед ним, освещенные голубоватым сиянием, золотисто-белые провалы огромной пещеры. Словно вырублена топором унизанная огромными сверкающими голубовато-золотистыми кристаллами стена. Пол похож на оцепеневшие волны морского прибоя.
Сделав плавный вираж, Таланин разворачивается и подплывает к корпусу корабля. Как у бесконечного зеркала, движется он вдоль его полированной поверхности.
Мы помогаем Таланину снять скафандр. Я подношу к его губам маску кислородного прибора. Таланин открывает глаза.
— Глупей не придумаешь… — говорит он. Мы молча переглядываемся.
— Алмазная глыба, — продолжает Таланин, — заклинила камеру двигателя… Как заслонка… Надо ее разбить… Но дело вот в чем. Сжатия в первой камере маловато. Если бы она прошла ну на полметра дальше. Вот сюда… Тогда другое дело.
— Но как это могло случиться?
— Возможно, глыба подплыла сбоку, вне фокуса ультразвукового бура.
— А если повернуть бур? — спрашивает Егоров.
— В том-то и дело, что конструкцией корабля это не предусмотрено. Надо взрывать глыбу.
— Взрывать? — Егоров морщится, точно проглотил что-то горькое. — Вы подумали о последствиях?
— Разве взрыв угрожает кораблю? — спрашиваю я.
— Кораблю, конечно, не угрожает. В двух словах: взрыв зарегистрируют станции подземного наблюдения. Он будет понят как сигнал бедствия, просьба помощи… Нет, этого надо избежать…
Таланин вскакивает на ноги. Он тянется к донному скафандру.
— Есть выход. Дробить глыбу. — Он смотрит на меня, почему-то ожидая возражения.
— А если такое повторится, — спрашиваю все-таки я, — там, где нельзя будет выйти из корабля?
— Глубина помогает нам. Давление даже алмазы делает пластичными… — говорит Егоров.
Они оба смотрят на меня, ожидая новых возражений. Я молча киваю головой.
Неподвижно лежит в пещере корабль.
Таланин подплывает к застрявшей у его «горла» глыбе. В его руках небольшой пневматический молот, который обычно используют геологи, Таланин подводит инструмент к поверхности глыбы.
На глыбе не остается следа.
Таланин подплывает с другой стороны…
Снова короткими пулеметными очередями стрекочет молот.
Алмаз — чрезвычайно твердый материал. Но в то же время он и хрупок. Все дело в том, вдоль или поперек граней кристалле направляется усилие… Это свойство «спайности». О нем знают школьники…
Таланин продолжает «прощупывать» молотом гигантский кристалл. Надо найти единственно правильный угол для приложения инструмента.
Под маской — раскрасневшееся лицо Таланина. По его щекам сползают капли пота.
В салоне совещание.
