Евгений Прошкин - Истребитель «Родина»
Ванна — большая, неправильной формы — была уже наполнена, рядом на хромированной перекладине висела новая одежда. Прежде чем залезть в воду, Андрей посмотрел, какие ему приготовили вещи. Полотняные брюки и просторная рубаха на трех пуговицах, после робы это казалось шиком.
Низкая этажерка была уставлена пузырьками и склянками — Андрей взялся было в них разбираться, но, опомнившись, просто вылил в воду пару флаконов посимпатичней. В центре выросла гора искрящейся пены, и он, замирая от счастья, рухнул в нее, как в сугроб.
Минут десять Андрей не мог даже мычать. Потом собрался с силами и перевернулся на спину. Еще десять минут блаженства, Если бы в этот момент кто-нибудь вошел...
Он стер с лица пену и взглянул на дверь. В коридоре раздались шаги — деловые, торопливые, легкие. Кто-то процокал мимо, и снова все стихло. Андрей, вдохнув, погрузился в воду с головой. Он готов был раствориться — и частично уже растворялся: лунки в пене приобрели синеватый джинсовый оттенок.
Андрей слил воду и открыл оба крана. Ванна наполнялась медленно, но и это доставляло удовольствие: он лежал на дне и чувствовал себя оживающей после засухи лягушкой. Потом облился шампунем и снова стал владыкой морей, седым и неспешным.
Накупавшись до изнеможения, Андрей заполз на кровать, невероятно широкую и непозволительно мягкую. Это было уже не счастьем, а чем-то таким, чему нет и названия. Андрею было безразлично, родиться или умереть, лишь бы это не кончалось — никогда, никогда...
В дверь постучали, и он прикрылся подушкой.
Парикмахер был мужчиной. И он определенно был человеком.
— Привет. Давай в кресло. У-у-у, как ты себя запустил! Небось в кино снимался? Про обезьян. — Тыкнув, он защелкал ножницами — пока еще примериваясь, вхолостую. — Кто твой мастер?
— Я сам.
— Руки оторвать тому мастеру. Ха-ха... зачем же самому? Есть салоны. Их для этого и придумали, чтобы самому не уродоваться. Ха-ха...
— Салоны, ха-ха, — вяло поддержал Андрей. — Да все недосуг. Как ни соберусь — то дождь, то снег. То зима, то лето.
— Бывает, — покладисто отозвался мужчина. — Ну, я тебя покороче обкорнаю, да? Чтобы до следующего раза хватило.
Андрей застыл и посмотрел в зеркало — напротив сидел дикого вида субъект с растерянной улыбкой.
— Покороче, пожалуй, — выдавил он. На пол упала первая прядь.
— Послушай-ка, братишка... — начал Андрей.
— О-о, нет! — протянул парикмахер. — Про это лучше не надо. Я уже устал отвечать.
— Уже устал? Когда ты успел устать?
— Весь год одно и то же.
— Какой год? — не понял Андрей.
— Ну да, да! Я действительно работал в Голливуде. В самом Голливуде, да!
— На кой черт мне твой Голливуд?!
— Таких людей стриг! Эх! Если бы ты знал, каких я стриг людей!
— Здесь ты почему оказался?
— Говорю же: это давно было, год назад. Не сложилось у меня там. Прилетел обратно.
— Ты дурак или прикидываешься? Мне до твоей биографии дела нет. Я спрашиваю: какого хрена ты работаешь на этих, на...
— Гадов? —подсказал мужчина.
— Во-во. На гадов. Ты работаешь на гадов и сам становишься гадом.
— Ну как я им стану, гадом-то? — искренне удивился он. — Это же биология, природа.
Андрей снова не понял, но уточнять не стал.
— Гады, — произнес парикмахер. — А почему бы мне на них не работать? Я что, рыжий?
— Ты хуже. Ты чумной.
Мужчина хмыкнул и начал обрабатывать челку.
— Не знаю, не знаю, — проронил он. — Ты вообще откуда свалился-то?
— Известно откуда: с неба. На вертолете.
— А конкретней?
— Сам не догадываешься? Если мы стоим у Шиашира, откуда я еще мог свалиться?
— Стоим?.. Давно не стоим. Плывем. Идем, — поправился мужчина.
— Куда?! — рявкнул Андрей, сдергивая простыню. — Куда это мы плывем-идем?
— А я почем знаю? Да ты не колбасись, — проворковал парикмахер, мягко возвращая его в кресло. — У нас тут и вертолеты, и самолеты. Если надо, доставят в любое место. Корабль-то здоровый, плавает медленно. Далеко уплыть не мог. То есть уйти. Ради меня летчиков тревожить не стали бы... пилотов, — оговорился он. — А ради тебя поднимут всех.
— С чего ты взял?
— Важная птица. Думаешь, у меня комната такая же? Нет, поменьше чуток. И аквариум, — он кивнул на ванну, — не предусмотрен. Душ в конце коридора. Общий, на весь этаж. Тьфу ты... На всю палубу. Или на отсек?.. Трудно мне с этими гюйсамикнехтами, я человек сухопутный.
— Ты не человек. Ты гнида. Сухопутная, морская — какая разница... Закончил? Тогда вали отсюда.
— Ну... и мне было... не менее приятно. Только у нас еще кой-чего заказано. Не боишься? — Мужчина артистично взмахнул опасной бритвой.
— Тебя — нет.
— Правильно. Только не вертись, ага? А то хочешь не хочешь... и я вместе с тобой без башки на берег сойду. Здесь вообще-то капитан обитал. А так, по задумке, это номер Президента. Ну еще того, России. Или министра обороны — если учения, допустим.
— И где сейчас капитан?
— Перевели в каюту попроще.
— Он не возражал?
— Кому охота без работы остаться? Он немолодой, ему отсюда только на пенсию.
Андрей чуть не застонал.
— Может, гады вас гипнотизируют?
— С чего бы это... И откуда у них столько гипнотизеров? Их всего-то человек пятнадцать прилетело. В смысле, гадов.
— Пятнадцать?! — не поверил Андрей.
— Или двадцать. Так, примерно.
— И пятнадцать гадов сумели всю планету...
— Или двадцать, — невозмутимо повторил мужчина.
— И вы... — Андрей запнулся. Он сообразил, что продолжать разговор бесполезно. Прикидывался парикмахер или действительно был дебилом — неважно: он играл свою роль добросовестно. Андрей подозревал, что на крейсере найдутся и другие актеры. Другие сволочи, продавшиеся ни за грош. Они все будут доказывать, что служить у оккупантов — нормально. Он ждал, что его бросят в темную камеру, лишат пищи и сна, станут мучить холодом и жарой — будут «размягчать», как в классическом кино про шпионов. Но гады, похоже, земных фильмов не смотрели. Они размягчали Андрея иначе, и это было гораздо хуже.
Как только парикмахер ушел, в каюте появилась толстуха-горничная. Она подкатила к дивану сервировочный столик и с интересом оглядела Андрея, особое внимание уделив неплотно запахнутому халату.
— Изменился, не узнать... Налетай, красавец! — Женщина подняла над столиком крахмальную салфетку и, выдержав паузу, игриво уточнила: — Не на меня, на еду.
Стол и нижняя полка были плотно уставлены тарелками, вазочками и салатницами. В каждой что-то лежало — изобильно и красиво, с долькой лимона, или с веткой петрушки, или с долькой и веткой одновременно. Среди этого столпотворения торчали три разных горлышка. Андрей плеснул себе вина, затем, помедлив, взял бокал побольше и наполнил его коньяком.
