Евгений Лукин - Сталь разящая
— Пей, — велела Чага. — Надо.
6
Отдохнувшие звери бежали по разорённой степи размашистым крупным шагом. Рыжая самка почему-то перестала хромать — видно, притворялась, хитрая тварь! — и теперь шла, обгоняя Седого на полкорпуса.
— Йо!.. Йо!.. — Чага наконец-то почувствовала себя живой.
Проклятие не сбылось — металл отпустил её. Мало того, он дал ей мужчину — странного мужчину с нежной, не тронутой солнцем кожей, стонущего от боли, как женщина, и всё же двое — это уже семейство, и теперь никто не посмеет поступить с Чагой как с изгнанницей!
Её близкие погибли. Но разве они не бросили Чагу в степи? И разве Стрый не предал её, побоявшись шагнуть за черту и разделить с ней изгнание? Мать часто говорила, что металл справедлив. Да! Он справедлив! Поэтому Рыжая и Седой навьючены всем лучшим, что у вас было!..
— Йо!.. Йо!.. — кричит Чага, и звери послушно удлиняют шаг.
Лишь бы незнакомец выдержал этот переход!.. Ему уже лучше — когда она сажала его в седло, он вдруг очнулся, забормотал, стал даже слабо сопротивляться. Не обращая на это никакого внимания, Чага связала ему ноги под брюхом зверя, а руки приторочила к переднему вьюку.
Он и теперь то и дело приходит в сознание, и тогда лицо его, мотающееся над мохнатым горбом Седого, становится изумлённо-жалобным. Незнакомец явно не понимает, что происходит, но это и не важно…
Главное, чтобы он выдержал переход.
7
Такое ощущение, что кто-то глодал ему череп изнутри.
Влад стоял в неглубокой травянистой низинке и, держа в слабых руках большой костяной гребень, через силу вычёсывал лохматое, ни на что не похожее животное. Женского пола и огненно-рыжей масти.
«Главное — не терять юмора, — преодолевая головную боль, думал он. Снимал с зубцов нежные рыжие пасмы и запихивал их в висящий у него на боку мешок. — Нет, кроме шуток, это довольно смешно: пилот первого класса — и занимается чёрт знает…»
Не дав ему завершить мысль, зверь шумно вздохнул и переступил, норовя поставить чудовищное плоское копыто на ногу Владу, которую тот, впрочем, вовремя отдёрнул.
— Ты! Ж-животное! — злобно сказал Влад. — А по рогам сейчас?
Животное повернуло безрогую голову и равнодушно посмотрело Владу в глаза. Чёрт его знает, что за тварь — не то лошадь, не то верблюд. А может, и вовсе лама.
«Ну что за свинство! — с горечью мыслил Влад. — Ну вернулся бы с победой, ну разбился бы в крайнем случае… Но оказаться здесь в таком качестве!..»
Кстати, а в каком качестве он здесь оказался? Кто он, собственно говоря? Пленник? Раб?.. Между прочим, последнее предположение очень похоже на правду. Стоило Владу прийти в себя, как эта кошмарная, дочерна загорелая туземка тут же сунула ему в руки скребок и чуть ли не пинком погнала на работы. И сама трудится, как каторжная, — смотреть жутко…
Влад оглянулся. В пологом, оплетённом ползучей травой склоне чернела прямоугольная яма с бруствером. Из ямы равномерно летели комки земли. Углубляется… Ну правильно — здесь же эти… разрегулировавшиеся противопехотные комплексы, чёрт бы их всех побрал!.. Как они тогда подгадали ему при посадке в левую дюзу! И всего-то надо было — поставить вовремя пассивные помехи, распылить металлический порошок… А на грунте они бы его потеряли из виду: облучай не облучай, корпус-то поглощающий…
Боль в голове заворочалась, словно устраиваясь поудобнее, и Влад поморщился. Переждав, повернулся к рыжей скотине, занёс гребень и тут же в задумчивости опустил.
А ведь его уже, наверное, похоронили… После катапультирования «пташка» сделала, что могла: утащила за собой металлических пираний, задала им трёпку, после чего подорвалась. С орбиты это, должно быть, выглядело эффектно. Не менее эффектно, чем взрыв «пташки-2» полгода назад, с той только разницей, что Джей даже не успел катапультироваться…
«Так, — спохватился Влад. — А что это я стою и ничего не делаю? Этак она мне опять жрать не даст…»
Он снова занёс гребень и немедленно почувствовал неизъяснимое отвращение к этому, на его взгляд, совершенно бессмысленному занятию. Ну сколько можно вычёсывать зверюгу? Утром же только вычёсывал! Почему не дать животному обрасти, как следует, а потом уже…
— Чага! — позвал он в раздражении.
Земля перестала лететь через бруствер, и из ямы встала госпожа и повелительница. Тёмное неподвижное лицо и строгие прозрачно-серые глаза без особых признаков мысли. Вот ведь идолица, а? Хоть бы вопрос на лице изобразила! Нет, стоит смотрит…
— Зачем? — проникновенно спросил Влад, указывая гребнем на вычесанную часть зверя, не слишком, впрочем, отличавшуюся по шелковистости и струйности от невычесанной.
Чага смотрела. Казалось, услышанное проникает в её сознание не прямиком, а по каким-то извилистым, хитро выточенным канальцам. Наконец тёмные губы шевельнулись. Одни только губы, лицо так и осталось неподвижным.
— Надо.
Коротко и ясно. Надо. Первое туземное слово, понятое и выученное Владом. Да и как не выучишь, если на любое недоумение следует один и тот же ответ: надо!..
Вчера она поймала в силок какого-то суслика и вручила Владу с тем, чтобы тот свернул ему голову. Влад, естественно, отказался с содроганием. Сверкнула глазами, выхватила зверька и, прижав к плоскому камню, коротко хрустнула кремнёвым рубилом. У Влада аж всё внутри перевернулось. Обаятельный такой зверёк, полосатенький… Тушку натыкают на прут, чем-то поливают и жарят над костром, укрепив в наклонном положении…
Говорят, при головной боли есть не хочется… Чёрта с два! Влад жестом дал понять, что вопросов больше не имеет, и, снова повернувшись к зверю, неловко занёс гребень.
Чага задумчиво смотрела ему в спину. Наверное, металл украл его ещё ребёнком — кожа бледная, слов не знает, гребень держит неправильно… Чага, правда, никогда не слыхала, чтобы металл воровал детей, но после встречи со стальной птицей готова была в это поверить. Видно, он был очень хорошеньким ребёнком… А потом вырос, надоел металлу, и тот решил бросить его в степи… Только никому не следует говорить о том, кто он такой… и о том, кто она такая… Если спросят, Чага ответит, что семейство погибло, а они, двое уцелевших, бегут из разорённых степей.
И это, в общем-то, будет правдой.
8
Спустя несколько дней Влад лежал в мелкой, им самим выкопанной могилке с четырьмя брустверами, смотрел в ночное безлунное небо и чувствовал себя совершенно больным. Суставы разламывало, мышцы при малейшем движении только что не скрипели. Четыре окопа за вечер — шутка? Да ещё таким инструментом! Хорошо, хоть грунт мягкий…
