Теодор Старджон - Медленная скульптура
Только теперь до нее дошла важность этого факта.
- Одна процедура, излечивающая рак...
- О, Боже! - вздохнул он. - Снова придется выслушивать тираду. И не подумаю!
- Какую тираду?
- О моем долге перед человечеством. Обычно она имеет три фазы и многочисленные вариаций. Первая фаза касается моего долга перед человечеством и, в сущности, сводится к тому, что я мигу зарабатывать на этой основе. Вторая фаза касается исключительно моего долга перед человечеством, и ее я слышу не часто. Она совершенно игнорирует неприязнь, которую человечество проявляет к принятию полезной информации, если она нe из признанных и заслуживающих уважения источников. Первая фаза отлично это понимает, но ищет способ обойти препятствия.
- Я не... - начала было девушка, но он прервал ее:
- Упомянутые версии сопровождаются откровениями, вытекающими из веры или мистицизма. Или же принимают этическо-философскую форму, чтобы заставить меня пойти на уступки, вызывая чувство вины, дополненное жалостью.
- Но я просто...
- Вы, - сказал он, целясь в нее длинным пальцем, - лишили себя лучшего примера того, о чем я только что говорил. Если мои предположения верны, вы пошли к какому-то коновалу, который, установив рак, послал вас к специалисту, а тот, сделав то же самое, направил вас к коллеге на консультацию. Охваченная паникой, вы попали в мои руки и излечились. Знаете, какой будет их реакция, если вы сейчас вернетесь и продемонстрируете им это чудо? "Самопроизвольная ремиссия", скажут они. И, кстати, не только врачи, - продолжал он с внезапным гневом, так что девушка задрожала под простыней. Всяк кулик свое болото хвалит. Ваш диетолог уважительно вспомнил бы о своих ростках пшеницы или микробиотическом рисовом печенье, священник упал бы ниц, вознося благодарность небу, а генетик повторил бы свою любимую теорию о скачке поколений и заверил бы вас, что у ваших предков была точно такая же ремиссия, только они ничего о ней не знали.
- Пожалуйста! ... - крикнула она, но мужчина не дал ей возможности продолжить.
- Знаете, кто я такой? Двойной инженер - механик и электрик - к тому же с дипломом юриста. Окажись вы настолько глупы, чтобы сказать кому-нибудь о том, что здесь произошло (полагаю все-таки, что это не так, а если ошибаюсь, то знаю, как защищаться), вероятно, меня посадили бы за врачебную практику без разрешения. Вы могли бы обвинить меня в насилии, поскольку я вонзил иглу в ваше тело, и даже в похищении, если бы вам удалось доказать, что я перенес вас сюда из лаборатории. Никто не поверил бы мне, что я излечил рак. Вы не знаете, кто я, правда?
- Да, я даже не знаю вашей фамилии.
- И я вам ее не скажу. Я тоже не знаю, как вас зовут...
- Ну, моя фамилия...
- Прошу ничего мне не говорить! Я не хочу этого слышать! Мне захотелось заняться вашей опухолью, поэтому я ею занялся. А теперь я хочу, чтобы вы ушли вместе с нею, как только сможете это сделать. Я выразился достаточно ясно?
- Позвольте мне одеться, - сказала она, - и я немедленно уйду.
- Без тирады?
- Без нее. - Гнев ее неожиданно сменился жалостью и она добавила: - Я просто хотела выразить вам свою признательность. Разве это было неуместно?
Его злость тоже прошла, он подошел к кровати, присел, так что их лица оказались друг против друга, и мягко сказал:
- Это очень мило с вашей стороны, несмотря на то, что эта благодарность кончится дней через десять, когда вас убедят в "самопроизвольной ремиссии", или через полгода, год, два или пять, когда исследования будут раз за разом давать отрицательный результат.
Она почувствовала в этих словах такую печаль, что невольно коснулась его руки, которой он держался за край кровати. Мужчина не убрал руку, но и не показал, что этот жест доставил ему удовольствие.
- Почему мне нельзя выразить вам свою благодарность?
- Это был бы акт веры, - холодно ответил он, - а ее уже нет, если она вообще когда-нибудь была. - Он поднялся и направился к двери. - Не уходите сегодня вечером. На улице темно, а вы не знаете дороги. Увидимся утром.
Утром он нашел дверь открытой. Постель была заправлена, простыня, наволочка и полотенца, которыми она пользовалась, старательно сложены на стуле.
Девушка исчезла.
Выйдя на небольшой двор, он погрузился в созерцание бонсаи.
Утреннее солнце золотило верхнюю часть кроны старого дерева, придавая изогнутым сучьям выразительность коричнево-серого бархатного барельефа. Только спутник бонсаи до конца понимает существующую между ними связь (есть еще и хозяева бонсаи, но это более низшая раса). Дерево обладает личностью, поскольку является живым существом, а все живое изменяется, желая, однако, изменяться по своему желанию. Человек видит дерево, в его мозгу возникает изображение будущей формы этого дерева, и человек начинает реализовывать свою концепцию. Дерево, однако, делает лишь то, что может сделать, и скорее погибнет, чем сделает что-то такое, чего деревья не делают, или сделает в более короткое время, чем пристало дереву. Поэтому формирование бонсаи всегда является компромиссом и сотрудничеством. Человек не может сам создать бонсаи, как не может этого сделать и само дерево. Все должно происходить на принципах сотрудничества и понимания, а это требует долгого времени. Человек знает свое бонсаи на память - каждую веточку, каждую трещину, каждую иголку - и часто в бессонную ночь или в свободную минуту за тысячу миль от дома вспоминает ту или иную линию или же целое, планирует будущее. С помощью проволоки, воды и света, прикрывая тканью, сажая траву, забирающую воду, закрывая обшивкой корни, человек объясняет дереву, чего от него хочет. Если указания достаточно ясны, дерево откликнется на них и будет послушно. Почти.
Ибо всегда будут существовать некие чисто индивидуальные отклонения, возникающие от чувства собственного достоинства: "Хорошо, я сделаю, как ты хочешь, но по-своему". И всегда дерево готово представить человеку ясное и логичное объяснение этих отклонений, а чаще всего (почти с улыбкой) говорит ему, что, поступая с более глубоким чувством, он мог бы этого избежать.
Это самая медленная скульптура в мире, и порой возникает сомнение, кто тут является скульптором - человек или дерево.
Мужчина стоял так минут десять, разглядывая золотистые отблески на верхних ветвях, потом подошел к деревянному резному ящику и вынул из него потрепанную тиковую тряпку. Открыв стеклянную стену ящика, он накрыл полотном корни и землю с одной стороны ствола, оставив другую свободной для ветра и влаги. Может, через какое-то время - месяц или два - один из побегов, тянущихся вверх, поймет то указание, и неравномерный приток влаги сквозь слой камбия убедит его продолжить свой рост горизонтально. А может, и нет - и тогда придется применять более сильнодействующие аргументы: бандажи, проволоку. Не исключено, что и после этого дерево будет настаивать на росте вверх и сделает это так убедительно, что человек откажется от своего намерения - многозначительный, терпеливый и увенчанный наградой диалог.
