Жюли Верланж - Пузырьки
Но именно она позвала меня. Я смотрела телевизор.
- ИДИ, ПОСМОТРИ, МОНИКА.
Я подбежала к окну. По моей улице шли люди в жутких черных мешках!
Я закричала, я забыла, что они не могли меня слышать. Но я, как сумасшедшая, начала жестикулировать, и меня наконец заметили; люди подошли к дому и помахали мне.
Я уже три дня назад сняла блокировку рычага защиты, с таким нетерпением я их ждала. Я ринулась к двери, широко распахнула ее, и они вошли,
Они быстро закрыли за собой дверь и сняли свои черные мешки.
Их было двое. Высокий и низенький. У высокого были черные волосы и сияющие от радости глаза. Когда он улыбался, все его лицо словно освещалось. Низенький был довольно полным, у него были кудрявые светлые волосы, маленькие голубые глазки, прячущиеся в жирных складках щек.
Высокий сказал:
- Посмотрена это! Лорелея с длинными волосами. Ундина с зелеными глазами, в золотом платье.
Низенький ответил:
- Тише! Ты напугаешь мадемуазель своими нелепыми выражениями - они понятны не всякому.
Это была правда, я не поняла, но не боялась этих людей.
Они назвали себя. Высокого звали Фрэнк. Низенького Эрик. Я назвала себя: "Моника". Мы пожали друг другу руки, и им захотелось, чтобы я их обняла. Высокий сказал:
- Кроме всего прочего, сегодня особенный день.
Я сделала это, и у меня появилось странное чувство, потому что, кроме папы, я никогда никого не обнимала.
Фрэнк спросил:
- Где ваши родители, Моника? Вы одна?
Я быстро ответила:
- Мама умерла, а папа... вышел наружу.
Он печально посмотрел на меня и положил руку на мое плечо.
-Вы давно одна, Моника?
- Три года.
Он вздохнул, потом сказал:
- Теперь вам больше не надо думать об этом. Вам действительно очень повезло. Сколько вам лет?
-Шестнадцать.
Они молча переглянулись.
Фрэнк сказал:
- Только шестнадцать? Я было подумал, что вам...
Эрик быстро прервал его:
- Когда вам исполнилось шестнадцать?
- В последний месяц.
Они оба замолчали. Потом опять переглянулись; у них обоих было такое выражение, словно им было за что-то стыдно. Я ничего не понимала. Почему мне только шестнадцать? Может быть, я показалась им слишком молодой? Маленькой девочкой? Но, с другой стороны, казалось, что им было жалко меня, очень жалко.
Фрэнк потрепал меня рукой по щеке, а Эрик опустил взгляд.
Внезапно я стала чего-то стесняться, меня охватила печаль, но почему - я не знала. Я охотно спросила бы у них, что они имели в виду, но теперь я не доверяла самой себе.
22 сентября
Я жду Фрэнка, который должен забрать меня.
Я придвинула к окну маленький столик, чтобы не пропустить его, пока я пишу. Конечно, теперь мне не нужно вести этот дневник, потому что время пузырьков закончилось. Я думаю, что это последняя моя запись.
Представить себе, что я выхожу наружу... Я просто не могу в это поверить. Я спросила у Фрэнка:
- Вы покажете мне этот мир, каким он был раньше?
Сначала он озадаченно посмотрел на меня, потом ответил:
- Ну конечно, малышка, я покажу вам мир, каким он был раньше.
Но он казался не слишком радостным. Почему? Разве мир раньше не был так прекрасен, как я его себе представляла? Или, может быть, он никогда больше не станет таким?
Ax, это ничего не значит. Я выйду наружу, и все равно это будет чудесно.
Я буду совершенно счастлива, даже если не увижу ничего особенного... Теперь я тоже понимаю, почему другая хотела, чтобы я взяла ее малыша. Я должна была сделать это, потому что вчера слышала, что сказал Фрэнк Эрику, а сегодня утром сама видела это по телевизору.
Я вчера на несколько мгновений оказалась одна, потому что хотела привести себя в порядок, а также потому, что решила надеть мамино платье. Они сидели в библиотеке, и мать-слуга подала им напиток, который иногда давала папе, а мне никак не хотела дать.
Я вернулась тихо, чтобы послушать, и я услышала.
Фрэнк сказал:
- Мы ничего не должны делать. Это бесчеловечно! Несмотря ни на что, у нее такие же права на жизнь, как и у нас, это в конце концов не ее вина. Мне кажется, тут надо действовать иначе, может быть, отправлять в резервацию.
А Эрик ответил:
- Нельзя никакого "иначе", ты же сам великолепно это знаешь. Не существует средства, чтобы помочь ей, и она, может быть, заразна. Нет никакого другого выхода. Это нужно сделать.
Фрэнк гневно ответил:
- Тебе, может быть, это нравится, мне - нет, я не могу ее просто застрелить! Я просто не могу этого сделать! Это чудовищно, поступать так! Мне стыдно за это.
Эрик коротко ответил. Было странно видеть, как он защищается. Совсем как я, когда мать-слуга дает мне советы и я знаю, что она права, но не хочу с ней соглашаться.
Он сказал:
- Это закон; Мы ничего не можем поделать. Она не должна иметь потомства.
Фрэнк прервал его.
- Никто же не знает, действительно ли они опасны! И эти дети, все эти дети!..
- Мы не можем пойти на риск. Хотя дети других не деформированы, откуда ты можешь знать, нормальны ли они? Произвести отбор невозможно.
- Но, может быть, они невосприимчивы! Вы же их вообще не исследовали! А здесь во всяком случае нет никакого сомнения.
- Боже мой, но ведь СОВЕТ решил! Пузырьки в первый раз появились шестнадцать лет и два месяца назад. Посчитай же, посчитай!
Где-то в доме что-то звякнуло, и они оба вскочили.
- Тихо, - сказал Фрэнк. - Если она внезапно вернется...
Потом я вошла и сразу же увидела, что я очаровала их, но мне это не доставило никакого удовольствия. Мне показалось, что я все поняла. Сегодня утром я буду совершенно уверена.
Я подбежала к телевизору, но там все еще показывали людей, очищающих город. Потом внезапно появилась другая сценка.
Другой убегал прочь. У него было много ног, и он не мог бежать очень быстро, он все время спотыкался. Но я видела, что он прилагает отчаянные усилия, чтобы спастись. Один из мужчин направил на него излучатель. Другой съежился на земле, превратившись в маленькую кучку пепла.
Они тотчас же сменили эту сцену и заговорили о чем-то другом.
Конечно, они не хотели нам этого показывать. Но я все великолепно поняла. Кроме того, я слышала, как об этом говорили Фрэнк и Эрик.
Они убивали всех других. Да, это так.
О боже мой! Фрэнк прав. Мне кажется, что что-то не в порядке.
Другие пугались, но, несмотря на это...
Поэтому богиня Кали и хотела отдать мне своего малыша. Вероятно, она знала об этом. Я спрашиваю себя, не расстреляли ли они и ее? Я, конечно, не хотела смерти Кали, нет. А ее малыша? Он же выглядел таким нормальным!
Мне кажется, что они делают что-то не то. Папа этого не одобрил бы.
Однако я не должна думать об этом. Я не должна грустить. Это великолепный день. Я жду Фрэнка и я выйду наружу. Я жду у окна...
