Игорь Водолеев - Где кот идет 3. Упругая вселенная
– В самоходе есть еще одна, – осторожно ответил Кари. – Последняя.
– Последнюю бутылку трогать не будем, – замахал руками Савва.
– Нет, будем трогать, – запротестовал Белов. – Мы из винограда еще нагоним!
– Хорошо, – сдался Кари. – Паша, можешь сходить.
– Почему один Паша? – воскликнул Савва. – Мы вместе сходим.
– Да! – возмутился Белов. – Почему один я? Чуть что, так сразу – Паша! Может быть, я тоже личность, хоть и молчу? У меня, может быть, дед был древним греком, а я не хвастаю.
– А я не знаю, кем был мой дед, – пригорюнился Савва. – Отца помню, а деда нет.
– Командор, – прослезился дулеб. – Как я тебя уважаю за это!
– И я тебя уважаю, – всхлипнул Савва. – Ну что, пошли?
– Пшли!
Поддерживая друг друга, Белов и Савва потащились к выходу. Кивнув руссичу, Гарун закинул автомат на плечо и направился следом за качающейся парочкой. Он прошел через оружейную комнату, где на посту стоял уже другой воин, и вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая свежий воздух, наполненный незнакомыми ароматами. Была теплая южная ночь. По бархатно-черному небу среди прозрачных облаков бесшумно скользила полная луна. Невольно возникли строки:
Луна, чужая в черном небе,
Крадется, словно бледный вор.
В глубине двора лязгнула дверца вездехода, укрытого тенью от забора. Пригнувшись, Гарун увидел, как Белов, поддерживаемый сзади высоким Саввой, влезает в автомобиль. Затем в салоне что-то брякнуло, а дулеб разразился громкими ругательствами.
– Босяки, – орал Белов. – Ворюги чертовы! Машину нельзя на пять минут оставить. Буквально всё разворовали.
– Да что случилось, Паша? – громыхнул добродушный бас Саввы. – Что у тебя пропало?
– Что пропало, что пропало! – передразнил Белов. – Сняли руль вместе с колонкой, свинтили приборную панель. Ты еще будешь мне доказывать, что у вас воров нет.
– А где в самоходе руль должен находиться?
– Как где? Перед сиденьем водителя, впереди!
– Так ты на заднее сиденье влез, а сам кричишь почем зря. Это нехорошо.
– Правильно, – подумав, признался дулеб. – На заднее. А почему?
– Ты говорил, что ключи под передним сиденьем, а сам полез назад, – объяснил Савва.
– Точно. Это я сразу хотел багажник открыть. Он ведь сзади?
– Багажник сзади. А ключи спереди.
– Но ведь багажник без ключа не открыть?
– Не надо без ключа.
– Значит, сперва надо достать ключи?
– Значит, надо.
– Достаем ключи?
– Достаем.
Белов приступил к активным действиям. Некоторое время он пытался перегнуться через спинку переднего сиденья, но все его отчаянные старания были тщетны. Наконец, дулеб догадался вытащить фиксатор. Спинка кресла тут же упала и стукнула его по голове. Потирая ушибленную макушку, Белов добрался до ключей и открыл дверцу багажника, сразу попав в замок.
– Осторожнее, Павел, осторожнее, – уговаривал сам себя дулеб, копаясь в багажнике. – Будь начеку. Это – патроны, это – бабахалки, а где же наш заветный пузырек? Ага, вот ты родной. Прости, что сразу не мог найти. Дай-ка я тебя поцелую. Командор, где ты? Савва, держи меня, я вылезаю!
Хлопнула дверца. В полосе лунного света возникли две темные фигуры. Посредине двора высокий Савва вдруг остановился и задрал голову, глядя на луну. Следовавший по пятам Белов с размаху уткнулся головой в широкую спину воеводы.
– Командор, ты зачем тормозишь без предупреждения? – возмутился дулеб. – Я себе чуть бампер не разбил.
– Пустяки, починим, – отмахнулся Савва. – А не пора ли спеть нашу боевую?
– Пора, – согласился Белов. – Только я слов не знаю.
– Чего тут знать? Ты просто повторяй за мной, – и Савва заревел, распугивая ночных котов:
А как ноченька пришла,
Упыри из-за угла,
Лезут, хлябь твою за твердь,
Прямо на кол, во дела!
Распевая во все горло, веселая парочка поднялась на крыльцо и протопала в дом. Уткнувшись в дверь с «глазом», Павел таинственно приложил палец к губам. Савва послушно замолчал, а дулеб завопил что было мочи:
Раз собрался Хейердал,
К русским в тундру за Урал,
Только Туру Хейердалу,
Съездить в тундру хейер дали.
Хлопнула дверь. Коридор погрузился в темноту. За стеной снова загромыхал Савва, который распекал молодого воина, за то, что тот опоздал отдать ему честь.
Гарун в последний раз вдохнул нежный аромат розовых цветов, усыпавших беседку, и вернулся в дом. Когда он проходил мимо лестницы, наверху скрипнула ступенька. Гарун насторожился. Нежный женский голос тихо окликнул его по имени.
Глава 2
Очнувшись в очередной раз, Лемех обнаружил себя сидящим за столом в компании Анри и Элберта. Ученые беседовали, не обращая внимания на русского коллегу.
– Поймите, Пуанкаре, – горячился Элберт, – Ни в коей мере я не присваиваю себе открытие Лоренца. Да, я не сделал ссылки на его работу. Но, что значит, сослаться на преобразование пространства-времени по Лоренцу? Линейные преобразования настолько очевидны, что их может выполнить любой лицеист-математик. Совсем другое дело наполнить их физическим содержанием. Со времен Галилея все согласны, что всякое движение является относительным. Назовем это частным принципом относительности: все равномерно движущиеся системы отсчета считаются равноценными для протекающих в них физических процессов. Однако до сих пор никто не задумывался о равноценности всех систем, даже движущихся с ускорением. Назовем это общим принципом относительности. Из частного принципа выросла специальная теория относительности, честь создания которой вы отдаете Лоренцу. Не говоря ничего о своем вкладе в теорию, который я считаю более весомым. Пусть так и будет. Пуркуа па? Я сформулирую общий принцип и построю на нем общую теорию относительности, в которой теория Лоренца будет частным случаем. Тогда вы поймете, что я не нуждаюсь в чужой славе.
– Никто не умаляет ваших заслуг, – возразил Пуанкаре. – Идеи, которые вы сформулировали в вашей работе, подняли теорию Лоренца на качественно новый уровень. Но этика ученого обязывает соблюдение определенных правил публикации научных работ.
– Этика ученого? – возмутился Элберт. – А разве Лоренц признал меня, как ученого? Он до сих пор не может простить мне мой доклад в Цюрихском политехникуме, когда я не оставил камня на камне от электромагнитной теории его покойного друга Герца. В приватной беседе Лоренц даже заявил, что он не позволит какому-то недоучившемуся мальчишке бросать тень на память о великом немецком ученом. Разве звание профессора Лейденского университета дает право на такого рода высказывания? Уж не по его ли протекции племянник Герца учится сразу в двух университетах, мюнхенском и берлинском? А я вынужден после окончания политехникума сидеть в бюро патентов, чтобы заработать себе на хлеб насущный. Разве это справедливо? Но ничего. Я еще буду иметь профессуру. И не где-нибудь, а в Берлинском университете. Вот увидите!
