Рэй Олдридж - Лудильщик Плоти и самый одинокий человек на свете
Смутившегося Гавагола окружил хоровод весело гомонящих водяных. — Я испугался, что вы это косяк рыб-мясников, — произнес он, натужно улыбаясь.
— Ого, а мы боялись, что ты стал жертвой трясучки, — сказал огромный самец, испещрённый шрамами долгих сезонов на рифах рождения. Больше смеха. Голос высокий и чистый; слова Стандартного искажены щёлкающим, шипящим акцентом.
— Трясучки?
Большой вожак подплыл ближе. — Да, напасть, которая поражает медуз во время сильного шторма. — Он улыбался, но сомкнувшиеся челюсти лязгнули металлом. Его глаза горели ярче, чем флюоресцирующие огоньки на теле.
— Но сейчас не шторм, не так ли? И, при ближайшем рассмотрении, я вижу, что ты не медуза. — Самец подмигнул своим сородичам. — Приношу свои извинения. Кто ты?
Украшенная гирляндой изящных раковин молодая женщина нетерпеливо вклинилась в разговор, — Эй, нам пора. Среброспинки будут на Всегда-Приветливой отмели к восходу луны. Если мы опоздаем, они начнут охоту без нас.
Водяные поплыли прочь от Гавагола, направляясь на север. Он последовал за ними.
Самец в кильватере стаи резко обернулся и скользнул назад. Гавагол испугался, но соприкосновение с массивным телом вышло почти нежным.
Самец сказал: — Не ты, старый человек. Оставайся в городе, которому ты принадлежишь, сосать его титьку. Мы ведем нашу линию от Первых Новых Людей; Неделимый Океан в нашей крови уже тысячу лет. Возвращайся в свой город, пока рыбы-мясники не учуяли твой запах. От тебя воняет баком.
Это было уже слишком. Он отказался от своего тела, чтобы присоединиться к ним, и они так небрежно отвергают его. Вскипающая ярость захлестнула его. Он бросился на самца, разинув рот в бессмысленной агрессии.
Глаза вожака расширились. Он уклонился в сторону, но недостаточно быстро, и зубы Гавагола впились в плечо самца. Водяной закричал высоким пронзительным голосом, полным боли и удивления.
Какая-то отдаленная, умиротворенная часть Гавагола невероятно изумилась содеянному, когда он располосовал самца когтями и стиснул на нём зубы, ощутив горячий жирный вкус крови и ворвани. Откуда это стремление разорвать плоть? Ещё один встроенный паттерн Лудильщика Плоти?
Самец оправился от начального удивления и нанес ответный удар. Бок Гавагола взорвался линией жгучей боли. Они закружились, кромсая и борясь, в яркой фосфоресцирующей пене. Смутно до Гавагола доносились звуки стаи, плавающей вокруг них в темноте, восклицания бедствия, а потом страха.
Самец прошипел ему, в недоумении и гневе: — Зачем, старый человек? Эти опасные воды…
Он не ответил, но мысль о милях темной воде под ними остудила его ярость. Тяжело дыша, он дернулся от самца, разрывая дистанцию.
Затем он услышал предупреждающие крики и посмотрел вниз. Из черноты поднимался чудовищный кальмар, привлеченный возмущением в воде и запахом крови. Его десятки светящихся щупалец голодно извивались. Гавагола парализовало ужасом, и это спасло его. Самец попытался сбежать, и хищник выстрелил в его сторону на движение.
Гавагол поймал последний взгляд самца, слабо боровшегося с охватившими его щупальцами, в момент, когда чудовище скрылось обратно в глубине. Стая уже уплыла, океан стал пуст.
Рыдая от страха, он устремился в город.
Его единственной надеждой оставался Лудильщик Плоти. Он должен обрести свой прежний облик.
Древний такой колючий, такой обидчивый. Но какой у него выбор?
Слегка покачиваясь из стороны в сторону, Лудильщик Плоти возвратился к своему кораблю поздним утром. Гавагол выпрыгнул на набережную прямо к ногам старика. Изумленный Лудильщик Плоти отшатнулся. — А, — сказал он. — Наслаждаешься водой, как погляжу.
— Нет, — ответил Гавагол, с трудом поднимаясь на свои негабаритные ноги. — Мне нужно поговорить с тобой.
Лудильщик Плоти махнул рукой в сторону трапа. — Тогда поднимайся на борт. Я облагорожен выпивкой, и, следовательно, терпим. В определенной степени. — Он прошел мимо, хлопая свободной одеждой из дорогой ткани.
Неловко ковыляя на неуклюжих ногах, Гавагол последовал за стариком.
Салон космолета напоминал музей эксцентричных раритетов. Курьезы из тысяч миров соперничали в борьбе за пространство с причудливыми трофеями. Некоторые из них были сказочно редкими животными, некоторые Чужими, а некоторые выглядели как люди. Экспонаты проецировались из мономольных поверхностей, выступая из них как будто замороженные в момент прохождения через стену или при падении сквозь потолок, или вырастая из пола. На каждом мертвом лице запечатлелось выражение огромного удивления, как будто это было последнее место во Вселенной, где бы они ожидали очутиться.
Гавагол неуютно сел в кресло, покрытое человеческой кожей с затейливыми татуировками.
— Ну, так в чём проблема? — дружелюбно спросил Лудильщик Плоти. Он налил себе стакан какой-то дымной жидкости, но не предложил ничего смотрителю.
Гавагол подошёл к делу деликатно. — Ну, ты понимаешь, я не жалуюсь на результат твоего труда. Это замечательная работа, лучшая, я уверен.
Лудильщик Плоти одобрительно кивнул.
Воодушевленный, Гавагол продолжил: — Но я боюсь, что мой… запрос не был хорошо продуман… Я имею в виду, жизнь морского народа казалась замечательной издалека, с вершины мола. Но… — Он опустил голову.
Довольно долго Лудильщик Плоти молча смотрел на него. — Но что, смотритель?
— Ну… водяные, они не захотели иметь ничего общего со мной. Я был глуп: пытался заставить их взять меня с собой. — Он медленно продолжил. — И случилось нечто ужасное.
Лудильщик Плоти нахмурился, и на его жестком старом лице промелькнуло понимание. — Итак, смотритель, ты хочешь… что?
Гавагол глубоко вздохнул. — Мое старое тело.
— И это все? Ты не будешь вымогать никаких других «запросов» от меня? Освободишь мой корабль?
Гавагол нетерпеливо кивнул.
Лудильщик Плоти резко встал. — Я подумаю над этим.
Гавагол вскочил на ноги, оскалив зубы и вытаращив глаза. — Помни, я могу раздавить твой корабль как жука… я могу… я…
Лудильщик Плоти настороженно посмотрел на него своими странными пурпурными глазами, глубокими, как Неделимый Океан.
Перед мысленным взглядом Гавагола возникла картина — страдающее лицо вожака водяных, в переплетении щупалец уходящего во тьму. Он почувствовал, что его гнев утихает, так же быстро, как и вспыхнул.
— Извиняюсь, — сказал он смиренно. — Спасибо, что подумаешь над этим. — После чего ушел, переваливаясь с таким достоинством, с каким только возможно.
Из Башни Гавагол наблюдал за тем, как странный корабль Лудильщика Плоти пронзает небо, оставляя серебряный след на воде. Он прислонился к окну, прижав руки к прозрачной мономольной панели. Свои человеческие руки.
