Даниил Гранин - Место для памятника
— Ремонт? — спросил Осокин.
— Сносить, папаша, будем, — ответили они, — до основания.
И тут Осокин увидел, что дом пуст, рамы вынуты, в подворотне лежали снятые двери, старинные двери с длинными таблицами звонков, со множеством почтовых ящиков.
— Что ж тут будет? — спросил Осокин.
Здание строить собираются, а какое именно — техники не знали. Они посоветовали обратиться в Архитектурное управление. Осокин поехал туда. Довольно быстро он добился того, что ему было нужно, хотя он и не мог бы объяснить, зачем ему это было нужно. Но он ничего не объяснял, он умел разговаривать внушительно и уклончиво. Необходимо ознакомиться с проектом реконструкции Морской площади. «Нужно, и всё», — значительно повторял он. И это действовало.
Руководителем проекта оказался Мурзин — крепкий бритоголовый парень в темных очках. Он сидел на столе, окруженный своими архитекторами, такими же, как он, загорелыми, молодыми, в золотистых свитерах. Они холодно разглядывали запыхавшегося грузного старика с редкими волосами, в узких брючках и в туфлях из настоящей кожи.
— Что случилось? — спросил Мурзин.
— Вам звонили? Где проект?
— Вы успокойтесь; — сказала одна из девиц. — Вы садитесь.
Мурзин раскурил старенькую трубку.
— Вы кто? — спросил он. — Вы древний грек?
— Почему? — не понял Осокин.
— Только древних греков так волновала архитектура.
— Ладно, это мы еще увидим, кто грек, — сказал Осокин.
— Леночка, — сказал Мурзин, — покажи товарищу пенсионеру проект.
— Минуточку. — Осокин поднял сухой палец. — Напрасно вы избегаете. Тут могут быть особые обстоятельства.
Их оставили одних в застекленном, как веранда, кабинетике, Мурзин расставил на полу эскизы. Он заметил, как старик прижмурился, словно собираясь с духом, в руках его вздрагивала какая-то фотография, он разглядывал эскиз, потом фотографию, снова эскиз и наконец шумно, обрадованно вздохнул:
— Ну, спасибо. Большое вам человеческое спасибо!
— За что?
— Самостоятельный у вас проект. Рентабельный. Осокин вытер платком лоб, глаза. — Вы молодец. Сразу видно — одаренный человек.
Старик растроганно потряс ему руку, и Мурзин несколько смягчился. Это был тот период его жизни, когда он искал похвал, любил их и полушутя признавался, что тот, кому нравятся его проекты, — тот и есть хороший человек.
— Памятник тут у вас не предусмотрен? — осведомился Осокин.
— Кому памятник?
— А если и будут ставить, — успокоенно продолжал Осокин, — то какому-нибудь мореплавателю, верно? Площадь-то Морская?
— С чего вы взяли памятник? На площади и места нет.
— Вот именно, — подхватил Осокин. — Нет там места. Ваш проект исключает. Аннулирует.
Мурзин забавлялся горячностью старика, но, когда Осокин стал допытываться, утвержден ли проект, и кем, и полностью ли, Мурзин насторожился.
— Собственно, вам-то что? — грубовато спросил он. Тогда Осокин со значением положил перед ним фотографию. Мурзин повертел ее, бросил на стол:
— Ну и что? Это давно известно.
Осокин вздрогнул:
— Как?
— Мы это обсуждали.
— Кто?.. Почему?
— Так это ж киселевский вариант. Вы что, не знаете?
— Не-ет.
— Его отвергли. Конструктивно, ничего не скажешь, но суховато. И, пожалуй, старомодно.
— Выходит, это фотография проекта? Так, по-вашему?
— А вы думали, — сказал Мурзин. — Последний вариант проекта… Простите, — он выразительно посмотрел на часы, но Осокин не шелохнулся. — Я тороплюсь.
— А между прочим, — ровным голосом сказал Осокин, — снимок этот я получил сорок лет назад.
— Надо же! — вяло удивился Мурзин.
— …когда еще гостиницы не было. А она заснята. Площадь тогда называлась Петровской. А здесь уже Морская площадь. Вот вам и греки. Если не верите посмотрите как следует. Фотографию. Там ведь люди ходят.
— Комбинированная съемка, — сказал Мурзин. Монтаж. Это применяется.
— Может, и комбинированная, но откуда он знал?
— Кто он?
Происшествие с неким Лиденцовым воспринято было Мурзиным в тот, первый раз как забавный, правда, чересчур длинный, анекдот. Все это произошло слишком давно, до рождения Мурзина, и вызывало не больше чем любопытство. Те времена, пока Мурзина не было, казались уже одним этим странными и сказочными. Они спрессовались с эпохами, когда жили ведьмы, искали снежного человека, топили дровами…
В дверь поминутно заглядывали, солнце светило в огромное окно, и серьезность Осокина казалась Мурзину уморительной. Единственное, что несколько озадачивало, — это подробности, вроде красных струпьев или золотистой шапки. Детали были слишком нелепые, невыгодные для розыгрыша. Может и так быть, что история не выдумана, — Лиденцов существовал на самом деле и сумел изрядно заморочить голову этому старикану.
— Мистификатор. И талантливый, — сказал Мурзин. — Известны такие. Граф Калиостро, например. Еще кто-то, не помню сейчас. В наше время вряд ли можно производить подобные фокусы… — И он проницательно усмехнулся.
Однако Осокин не принял усмешки. Он не понимал, почему Мурзину не страшно. Он почувствовал, что еще немного — и его примут за психа, ему нечем было доказать и убедить; что бы он ни приводил, на кого бы ни ссылался — ему не поверят, и чем точнее он рассказал бы, тем было бы хуже. Их разделяла толстая стена времени. Через нее было невозможно докричаться, достучаться.
— Сколько вам лет? — спросил Осокин.
Мурзин сунул руки в карманы, покачался на носках:
— Кажется, я выполнил все ваши просьбы? Спасибо за вашу историю и за лестные отзывы о моем проекте. Цель вашего посещения осталась мне неясной, но, как сказал Байрон, прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.
— Конечно, у меня теперь нет прав, — устало произнес Осокин, — но учтите, моя жизнь прошла на ответственной работе. Мы за каждое слово головой отвечали. Каждое слово обдумывали. И если уж я информирую… Не такие, как вы, прислушивались. — Он направился к двери, палка, несмотря на бесшумный синтетический ковер, стучала.
У дверей Осокин обернулся, прижмурил морщинистое желтое веко.
— Вы уверены?
— В чем?
— Что проект ваш будет проведен в жизнь?
— Так он фактически утвержден.
— Я вам— советую — проследите осуществление на всех этапах. Я вам добра желаю.
— Оревуар, — сказал Мурзин. — Чао. Нам повезло, что такой человек посетил нашу мастерскую.
Но тут из оплывшего лица Осокина посмотрело на него такое жесткое четырехугольное, что Мурзин запнулся.
IV
Очевидно, Осокин насторожился, заметив у батареи человеческую фигуру. В подъезде было темновато, Осокин остановился.
