Герман Чижевский - Гамадриады подстерегают в саду
— Отвлечься? Вы находите, что так будет лучше?!
— Нахожу. Вполне серьезно. Не удивляйтесь. Убеждена, что голова ваша достаточно загружена всем, что ей нужно. Оставьте ее на время без новой «пищи». Стимулирование мысли нужно строго дозировать. «Шестерни» мышления могут раскрутиться сверх оптимальной величины и утратить логическое сцепление друг с другом. У нас у всех временами бывает состояние, которое ведет только к нервному истощению, когда голова гудит, мыслей много, а толку мало… Дайте голове передышку. Переключите внимание на другое, даже на пустяки, скажем, почитайте фантастику. В библиотеке, кажется, что-то имеется… Послушайте меня: не подстегивайте вашу мысль. Позднее вы неожиданно для себя и в лучшей форме вернетесь к вашей теме, возможно даже с готовым планом. Вы не можете не знать, что временное «безделье» в науке не безделье бездельников. Часто оно предшествует качественному скачку.
Я слушал Баталину с прежним смущением, хотя находил, что она до известной степени права. Однако следовать ее совету не стал. Затем неожиданно наступил момент, когда я осознал, что сыворотка получена…
Ночь после моего открытия я провел лежа одетым на постели, глядя из темной комнаты на смутно рисовавшиеся на звездном небе кроны персиковых деревьев. Сильное возбуждение не давало мне уснуть. Наконец я принялся бессмысленно шагать по комнате, натыкаясь впотьмах на стулья. Я разговаривал сам с собой, окрыленный успехом, собирался, кажется, объявить тотальную войну всему злу на земле. Конечно, я не мог желать поголовного уничтожения всех змей. Я знал, что если не трогать их, то они заслуживают репутацию полезных животных, во множестве истребляющих различных вредителей — насекомых и грызунов.
Захотелось пить. Я на ощупь налил в стакан, залпом осушил его и попытался сосредоточиться на завтрашней работе. Но одна и та же мысль преследовала меня: «А не проверить ли сыворотку на себе, немедленно, сейчас! Выбраться в сад, дать укусить себя гамадриаду и сразу вернуться… Стоит ли дожидаться, когда в Индии обнаружат жертву гамадриада?!»
Кажется, я был близок к тому, чтобы прыгнуть в окно. В тот момент я рассматривал такой поступок едва ли не как свой долг. Меня остановило только то, что среди ночи может подняться переполох и я прослыву мальчишкой-авантюристом… Да, именно это соображение и остановило меня. А затем случилось непоправимое.
Всю следующую неделю я посвятил проверке полученной сыворотки. Ставил один эксперимент за другим и убеждался, что не ошибся. Тогда счел возможным сообщить о результатах Баталиной. В точности помню весь разговор и последовавшие за ним события. Мой рабочий журнал лежал на ее столе. Побледневшее, осунувшееся лицо склонилось над исписанными страницами, коротко подстриженные волосы делали ее похожей на подростка. Она была как всегда аккуратна и подтянута. Несмотря на жаркую погоду, чистый, без единой морщинки халат был застегнут на все пуговицы.
— Что ж вы стоите, Всеволод? — обратилась она ко мне, не отрываясь от журнала. — Возьмите стул, будете мне объяснять.
Говорила Ирина Павловна спокойно, негромко. Тембр ее голоса чем-то напоминал мне чистый, неторопливый говорок весеннего ручья. Слова она произносила внятно, размеренно, как учителя младших классов, но покровительственного тона я никогда не замечал. Почему-то казалось, что воробьи, затевая потешные ссоры у наших окон, веселее прыгали, когда на них останавливался задумчивый взгляд этой строгой и в то же время ласковой женщины. Она не знала радостей и уюта собственной семьи, и, может быть, потому теплые серые глаза ее иногда будто заволакивало туманом грусти. Она редко улыбалась нам, но я не помню ее рассеянной.
— Процент нейротоксина необычайно высок, — сказала Баталина и подняла на меня глаза. — Вы уверены, что не ошиблись? Ведь это свидетельствует о…
— Вот именно, — озабоченно подтвердил я.
— Сыворотка должна быть очень действенной. Нейтрализовать такой сильный яд трудно!
— Ошибка в анализах может стать роковой, — закончил я за нее.
— Это ясно.
— Не поработать ли мне еще? — неуверенно проговорил я.
— До сих пор вы не ошибались, — одобрительно сказала она, снова заглядывая в журнал. — Отчего же сомневаться сейчас?
Я молчал.
— Не тревожьтесь, — мягко успокоила меня Баталина. — Записи говорят сами за себя. Сыворотку вы получили. Хотелось бы поздравить вас, но лучше подождать до строгой проверки препарата. Индийские коллеги справлялись о ходе ваших работ.
Я смущенно молчал. Она бросила на меня теплый взгляд.
— Надеюсь, скоро мы их порадуем. Словом, вы справились. Наверно, устали. Но нужно спешить… Все будет хорошо, — задумчиво добавила она, — должно быть хорошо…
Я вышел. Неясная тревога не оставляла меня. Украдкой я вновь и вновь проверял расчеты, ставил опыты, сравнивал результаты. Уверенность моя крепла. Я готовился выдержать самый ответственный экзамен. Но никто в то время не знал, что еще один человек тоже собирается сдать его, но совсем по-иному.
События развернулись вскоре после памятного разговора. Ирина Павловна, по-видимому, торопилась. Как я догадался позже, она надеялась на остаточный иммунитет. У человека, укушенного змеей, слабая восприимчивость к новому отравлению сохраняется до двадцати, реже тридцати дней. Шел двадцать седьмой день после того, как Баталину укусила змея. Совершенно неожиданно она объявила, что проверку новой сыворотки на человеке назначает назавтра. Сразу же я пошел к ней, намереваясь настаивать на своей кандидатуре. Я был вполне убежден в своих правах и в целебных свойствах противоядия. Между нами произошел короткий, но многозначительный разговор, который меня настолько ошеломил, что, выйдя от Ирины Павловны, я машинально забрел в чужой кабинет.
— Осторожно! — услышал я испуганный женский возглас. — Опрокинете термостат!
Я очнулся.
— Ирина Павловна намерена испробовать сыворотку на себе, — уныло проговорил я.
Кто-то скрипнул стулом, монотонное жужжание электрической центрифуги внезапно смолкло.
— Этого нельзя допустить! — категорически выпалил один из наших сотрудников — Сергей Сенцов. Его рука энергично рубанула воздух. — Ты-то хорош, — напустился он на меня, — не мог разговаривать, как мужчина! Внушить доверие! Промямлил, должно быть, что-то невнятное, и румянец расползся до ушей!.. Ирина Павловна, конечно, видит: сыночку-то еще в колыбельке лежать, «уа-уа» говорить, а он, бедняга, «просит бури» и лепечет о сыворотках и змеях!..
Это была типично сенцовская форма реакции на события, выпадавшие из привычного ритма будней.
