Татьяна Тарасова - Седьмая невеста
- Еще чего, - фыркнул Дигон. Про себя он уже решил, что Кумбар все-таки рехнулся, а потому и тратить время на болтовню с ним больше не желал. - Как раз вечного покоя мне и не хватало!
Он встал, с презрением отворачиваясь от залитой слезами восторга жирной физиономии сайгада, и нетвердой походкой направился к выходу, предоставив Кумбару оплачивать стол.
- Как мне отблагодарить тебя, о аккериец из аккерийцев? - возопил тот, простирая руки к Дигоновой спине.
- Очень просто, - парень обернулся, с усмешкой посмотрел на старого солдата. - Пусть невесту Хафиза зовут не Алмой.
*
В великолепных покоях, отданных на время в распоряжение Кумбара Простака, под звуки скрипки заезжего музыканта отдыхали двенадцать красавиц. Застывший у дверей как изваяние толстый, низкорослый и широкий словно тумба евнух Мингал-Арет-Каши-Бандурин мрачно взирал на столь прелестное общество, в душе проклиная нелегкую свою долю. С гораздо большим удовольствием он поохранял бы мальчиков-пажей, таких юных, таких нежных во дворце их не менее полусотни, и все хороши как на подбор. А эти девицы... Бандурин считал величайшей ошибкой богов сотворение женщины - от неё и соблазн, от неё и разврат, и вообще все беды на земле от нее, да заберет её Бурган в свое мрачное царство...
Он почесал взмокшую лысину, обрамленную игривыми завитками седых волос, и кинул заинтересованный взгляд на музыканта. Тот был весьма мил, свеж и румян; белокурые длинные волосы волнами лежали на узких плечах; тонкие стрельчатые брови цвета скорее рыжего, чем белого, сейчас сошлись у переносицы, а прекрасные синие глаза с тоскою смотрели в заоконную даль. Музыка, льющаяся из-под смычка его, не задевала души Бандурина - ибо душа эта давно очерствела в дворцовых интригах и сплетнях, - зато изящная рука, что держала смычок, возбудила в евнухе прежние тайные желания. С вожделением оглядев гибкую невысокую фигуру музыканта, Бандурин твердо решил нынче же наведаться к нему, для чего ему всего лишь требовалось обойти конюшню и пересечь сад. Там-то, в караван-сарае для гостей Великого и Несравненного, и поселили приезжего, повелев в качестве платы за стол услаждать нежный слух императорских невест. Он и услаждал сейчас: музыкой нежный слух невест, видом своим - жадный взор Бандурина. Впрочем, играл он искусно, и в первый же день приезда сумел понравиться самому Хафизу, а это немалого стоило. Но из девушек скрипача слушала только Алма, остальные шептались, причесывались, спали и просто смотрели в потолок.
- Тихо! - взвизгнул евнух неожиданно сильным, хотя и тонким голосом.
Разодравшиеся тройняшки мгновенно отпрянули друг от друга, с завидным проворством приняв невиннейший вид. Но Бандурина не могли обмануть опущенные долу глазки; он с отвращением отвернулся от них и занялся мыслями о мальчике-скрипаче - сие, по крайней мере, могло доставить удовольствие.
Внезапно двери распахнулись, и тут же чудесная музыка резко оборвалась. Щеря в улыбке редкие, но крепкие и белые зубы, в покои ступил сам Кумбар Простак. При виде его склонился в низком поклоне евнух, девушки встали, опустив головки, а музыкант, растерянно посмотрев на того и других, решил все же последовать примеру Бандурина и тоже согнулся, отчего длинные волосы его разметались по цветастому ковру.
- По местам, - благодушно скомандовал сайгад, усаживаясь в широкое кресло у самых дверей.
Он нашел глазами Алму и с любопытством уставился на нее. Что общего может быть у этой красавицы с неотесанным аккерийцем? На миг Кумбар забыл, что и сам не был особенно отесанным, а вспомнив о том, мотнул головой, недовольный собственной несправедливостью. Что ни говори, а Дигон действительно помог ему. Хотя, до такого простого решения он мог бы додуматься и самостоятельно. Но ведь не додумался же!
Обретя нынешней ночью как бы вторую жизнь - за что тоже надо было благодарить Дигона - Кумбар с присущей ему в прежние времена похотливостью разглядывал красоток. Он одинаково хотел и Малику, и Карсану, и Дану, и Баксуд-Малану... Вот Алму, пожалуй, он и в мыслях опасался хотеть, ибо, по его мнению, принадлежала она аккерийцу. Зато и тройняшек, и обеих Фарим, и Физу с Хализой с удесятеренной страстью завалил бы на свою широкую и мягкую тахту.
Глазки сайгада потеплели и почти растаяли от горячего желания, охватившего вдруг его чресла; он тихонько застонал и заерзал в кресле; воображение упрямо рисовало то пышные ягодицы Кики, то её же огромную словно два бурдюка с пивом грудь... Кумбар захрипел, разрывая шелковый многослойный ворот, схватил услужливо поднесенную евнухом чашу со слабым и терпким вином, в мгновение осушил её. Холодный напиток несколько остудил пыл старого солдата. Прищурившись, сайгад снова посмотрел на девушек, указал пальцем на Карсану и сипло произнес:
- Ты. Ступай домой, к родителям. Бандурин выдаст тебе подарки утром.
Затем участь изгнанниц постигла обеих Фарим, Малику и Дану. Оставалась Алма, которая с замиранием сердца ждала своей очереди. Ей совершенно не улыбалось стать одной из жен довольно противного с виду Хафиза, а то, что она ею станет, если Кумбар не отправит к родителям и её, не было сомнений: владыка собирался взять в жены всех шестерых оставшихся после отбора красавиц, выделив, правда, среди них ту, что назовется потом "любимой". И тогда - тогда прощай, синеглазый аккериец, и крошечная уютная комнатушка на втором этаже "Маленькой плутовки", и жаркие ночи любви мужчины, а не старца... Алма закусила губу, и только тем выдала волнение.
Сайгад заметил это, улыбнулся.
- И ты, Алма.
В отличие от отвергнутых Фарим, Малики, Карсаны и Даны, кои рыдали во весь голос, бия себя в нежную грудь, Алма ликовала вместе с остальными девушками, будущими невестами повелителя. Евнух и скрипач смотрели на неё с недоумением, Кумбар - с пониманием. В чем-в чем, а в мужественной стати он признавал первенство за Дигоном, против которого невзрачный Хафиз казался огарком свечки против солнца. С умилением вытерев непрошенную слезу, сайгад жестом отослал прочь обеих Фарим с Карсаной, Даной и Маликой, и подошел к Алме.
- Беги к нему, девочка, - шепнул он ей ласково. - И целуй его нынче крепче прежнего.
Злобно скрипнул зубами за их спинами Бандурин, но ни Алма, ни старый солдат ничего не слыхали. Алма с признательностью улыбалась Кумбару, а тот уже торопился к выходу, желая поскорее вернуться в "Слезы бедняжки Манхи" и разбудить для утех пышнотелую Кику. Этой ночью она была так хороша!
*
Переваливаясь с боку на бок, евнух со скоростью бегового верблюда несся по саду от дерева к дереву, от куста к кусту, вжав голову в жирные плечи и воровато озираясь по сторонам. Сад Светлейшего был велик: за целый день не обойти всех его уголков, не истоптать всех его тропинок. Сам владыка, каждое утро прогуливаясь меж плодовых дерев и кустарников, открывал что-то новое, неизведанное и не виданное ещё прежде. По россыпям отливающих алым и золотым цветом камешков важно прохаживались красавцы-павлины, клекоча дурными голосами и с презрением взирая на людей; даже императора сии птицы не жаловали, что уж говорить о несчастном садовнике, вынужденном не только не убивать их, но ещё и кормить. Несметное количество яблок, апельсинов, фиников, бананов и прочих фруктов усеяло зеленые ветви деревьев, а под ногами можно было найти всевозможных сортов ягоды и грибы, столь буйно растущие в северных королевствах, а здесь, в Агране, выращиваемые специально для стола Великого и Несравненного.
